Политическая эволюция России вызывает сегодня много вопросов. Одни говорят о появлении в этой стране новой формы автократии (во многих статьях употребляется именно этот термин); другие, напротив, защищают позицию Владимира Путина, считая ее всего лишь реакции на российский беспорядок.
Эти выводы часто опираются на схемы, чуждые российской и советской истории. В действительности возникает представление, что мы имеем дело прежде всего с выражением определенной политической культуры, с общим процессом советизации политической и социальной сфер в России, о зарождении своего рода "советизма" (данный термин более удачен, чем термин "советизация"). Об этом свидетельствуют следующие признаки.
- Власть, которая больше пытается быть заметной, чем действовать, которая больше хочет самоутверждаться, чем править. В этом сама суть той политической культуры, которую я называю "советизмом". За несколько лет президентства Владимира Путина для решения серьезных социальных проблем было сделано очень мало. Почти полное отсутствие борьбы со смертностью, столь абсурдно высокой - одно из нагляднейших тому подтверждений. Очевидно, что людские потери, вызванные гибелью людей в результате несчастных случаев - а в России их чрезвычайно много - были огромны. Политическая же реакция на эти потери по сравнению с их масштабами была очень скромной. Правления как такового не было. Было утверждение силы и власти, наведение порядка, под которым подразумевался порядок полицейский, а не социальный. Почти не предпринимались меры по борьбе с бедностью, хотя некоторые робкие шаги в этом направлении и были сделаны. Расходы на социальную сферу и здравоохранение остались на прежнем уровне, в то время как бюджеты армии и ФСБ непомерно увеличивались.
- Отсутствие доверия между посредниками, а говоря более широко - между социальными субъектами. Стремление приструнить губернаторов - одно из очевидных проявлений этого явления, но оно ощущается на многих уровнях. Именно в этом, к несчастью, ярче всего проявляется в целом консервативный характер нынешней российской власти, и этим же объяснялся консервативный характер постсталинистского Советского Союза.
- Неприятие любой видимой власти, противостоящей центральной власти в какой бы то ни было области. Я настаиваю на слове "видимой", ибо, на мой взгляд, именно это - а не тотально автократическая власть - характеризовало авторитарную форму советской власти и наблюдается в современной России.
Именно избыток власти у некоторых руководителей в экономике привел к столь жестокой атаке против 'ЮКОСа'. Крупные предприятия концентрируются в руках лиц, связанных с властью, что напоминает о руководстве крупными предприятиями в советской экономике.
Именно избыточная власть некоторых руководителей экономики привела к этой жестокой атаке на ЮКОС. Крупные предприятия находятся в руках лиц, связанных с властью, что вызывает в памяти советские ведомства по управлению экономикой.
Пресса, слишком открыто проявляющая враждебность к центральному руководству, отныне находится под контролем, но критика частного характера, не направлена против них, по-прежнему возможна и даже поощряется. И вновь мы видим здесь проявление советизма. Он играет на враждебном отношении к зримым проявлениям неравенства в обществе, и особенно того неравенства, которое не связано с политической властью.
Свидетельство тому - враждебность к олигархам: она так сильна именно потому. что эти люди олицетворяют собой своего рода независимость от политики. Враждебность по отношению к олигархам - тому свидетельство: она тем сильнее, поскольку они в некотором роде независимы от политики. Зато неравенство неявное, предполагающее сделку между теми, кто пользуется всевозможными льготами и богатствами, и теми, кто правит, вполне допускается. Правящие круги могут давать кому-то льготы, как это было в СССР в послевоенный период, но именно они предоставляют эти льготы, ставя тех, кто ими пользуется, в полную зависимость от себя.
Таким образом, мы отходим от представления о строго автократической власти, поскольку это не Владимир Путин превращается в автократа, даже диктатора. Это сложная политическая сфера, в которой взаимодействуют военные, милиция, но также руководители крупных предприятий, и лица, имеющие вес в экономике, кроме того, это уполномоченные властью, представляющие государство и его законность. Как и в Советском Союзе, после смерти Сталина, власть принадлежала не одному человеку, но некоему неясному образованию, в котором разыгрывались конфликты и происходили изменения.
Мы не склонны считать власть автократической в строгом смысле слова, так как это не Владимир Путин превращается в самодержца или в диктатора. Существует сложная политическая сфера, в которой между собой взаимодействуют военные, чины МВД, а также многочисленные хозяева предприятий или чиновники от экономики и прочие руководители. Именно они олицетворяют собой режим. власть, государство и его легитимность. Как это было в СССР после смерти Сталина, власть принадлежит не одному человеку, а некоему сообществу, рамки которого трудно очертить и в котором происходят конфликты и перемены.
В данном контексте то, как власти вели себя в дни трагедии на Кавказе, выглядит как простое следствие этой политической культуры. То, что было предпринято в Беслане в ответ на неимоверное варварство террористов, было призвано прежде всего показать мощь государства, не считаясь с человеческими жертвами. Так уже было во время захвата заложников в Москве.
Почему я говорю о "советизме", а не использую слово "советский", давая характеристику процессу, происходящему в России? Перед нами - не движение вспять, а проявление политической и социальной культуры, отпечаток которой лежит на правящей команде и на части общества. Это проявление имело место с первых лет правления Владимира Путина. Возможно, ФСБ и армия были единственными структурами, которые сохранили и передали эту культуру в чистом виде, и неудивительно, что сегодня она находит столь яркое выражение. Но все же речь не идет о возврате вспять, поскольку нынешнюю правящую партию нельзя сравнивать с КПСС, а нынешние структуры управления - с теми. которые существовали в то время. Можно также предполагать, что на местах уже не будет поставлена под сомнение известная свобода предпринимательства.
Западная интерпретация ситуации часто исходит из тезиса о "вечной России". Россияне усматривают в этой интерпретации некую снисходительность. Даже многие из тех в России, кто находится в оппозиции к нынешней политике страны, испытывают чувство униженности, видя возрождение этого мнения на Западе, что отчасти (но только отчасти) объясняет многочисленные проявления антизападных настроений в стране. Этот крайний культурализм некоторых европейских аналитиков, говорящих о мифической "извечной русскости", кажется абсурдным. Владимир Путин - не царь. Происходящая трансформация есть результат действий аморфного круга политических субъектов, вышедших из советской политической структуры. Мы имеем дело с историей, которая, при всей своей протяженности, в первую очередь отмечена политическими формами постсталинистского периода. Она вышла из этого периода, но не стала его воспроизведением. Сохраняя в себе его черты, она несет в себе перемены.