Иностранная пресса о России и не только

Понятие "язык тела", когда беседуешь с Латифом Яхья, приобретает иное значение. О последних 15 годах его жизни говорят шрамы на его теле. На его коже ? следы от пуль, осколков гранат и ножевых ранений, его били кнутом, оперировали, подвергали заражению. В него 11 раз стреляли, поскольку принимали его за Удея Хусейна. В него стреляли три раза, когда он пытался сбежать от Удея Хусейна. У него плохо двигается левая рука после бегства из Багдада его похитили члены Социалистической партии Курдистана и сломали ему руки. Два шрама на животе, которые он получил, бежав в Норвегию, рассказывает он, это напоминание о мести со стороны режима.

- Я всегда говорю, что у меня нет ни одной части тела, на которой не было бы ран.

- Левая нога?

- У меня рана на первом пальце от осколка гранаты, след от покушения на Удея в 1991 году в Басре.

- Правая?

- Еще одна, от той же гранаты.

Мы сидим в баре отеля в Манчестере, на нем дорогие кожаные ботинки и черные шелковые носки.

- Спина?

- Огнестрельное ранение, полученное во время очередного покушения.

- Кисти рук?

- После взрыва мне почти полностью ампутировали мизинец.

Шрам на лбу остался от его бывшей подруги, которая в Дублине швырнула ему в голову бокал. Ямочка на подбородке ? след от операции, сделанной ему иракскими врачами, чтобы он еще больше походил на Удея.

Ямочки на щеках ? его собственные. Он унаследовал их от отца, оптового торговца мрамором из Багдада. Они и есть причина того, чтобы он против собственной воли стал двойником Удея Хусейна, на которого еще в молодости был похож настолько, что в гимназии их путали: полные губы, чуть скошенный подбородок, прямой затылок, круглое лицо. В своей книге, которая в марте вышла в Германии, он рассказывает о своей жизни рядом с Удеем и вместо Удея, с 1987 по 1991 год. Он был его глазами, которыми он смотрел на пытки, насилия и убийства. Он заменял его на мероприятиях, которые были слишком опасны для настоящего сына диктатора (поездки на фронт) или слишком скучны (товарищеские встречи местных футбольных команд). "У Саддама был определенный шарм. У Удея ? нет. За все четыре года мне он ни разу не показался симпатичным".

Ни один специалист по Ираку не подвергает сомнению правдивость истории Латифа Яхьи. Но существуют только шрамы, документов нет никаких. Он оставил место двойника Удея, не получив никаких рекомендаций. Хотя очевидно, что Латиф Яхья исправно выполнял свою работу. Он учился медленно говорить и глотать звук "р", как Удей. Шепелявить он стал сам, потому что зубные врачи не исправили ему вовремя прикус. Ему приходилось выучивать жесты. И сейчас в Манчестере через два дня после того, как сын диктатора был застрелен в Мосуле, в Яхье продолжают жить следы Удея. Он складывает большой и указательный палец, чтобы выделить ту или иную фразу. Он не любит этот жест, но никак не может от него отделаться. Как и от размашистых движений рук. Он утверждает, что не может вспомнить свою походку, и действительно ? он движется по холлу гостиницы твердым шагом, словно направляется к главе иностранного государства, чтобы пожать ему руку. Походкой Удея, известной по телерепортажам.

Полдевятого утра. Латиф Яхья завтракает в Le Meridien Palace в Манчестере, где он целый день будет принимать журналистов. Рядом с ним лежит газета Daily Mirror с фотографиями расстрелянных сыновей Хусейна. Латиф заказывает сосиску с печеными помидорами, это его первый завтрак за долгое время. После своего побега он из-за стресса подкреплял себя только кофе и сигаретами.

Он был глазами Удея

Как вообще можно жить дальше, когда ты перенес столько, сколько перенес он? Во что верить, на кого полагаться?

- Я верю в Бога. Он не зря позволил мне пережить все это. И я верю в месть. Если мне кто-нибудь сделает что-то плохое, я дам ему шанс. Но во второй раз?

- Вы кому-нибудь еще доверяете?

- Я не доверяю ни одной системе, ни одному правительству. Я доверяю моей жене и моей охране. У меня есть несколько хороших друзей. Эти люди помогли мне, когда я был внизу.

- Существует ли справедливость?

- Нет никакой справедливости. Даже на Западе. Я пишу книгу о моей жизни после бегства. Это моя справедливость.

- Вы знаете, что мораль бывает убийственной, какие ценности вы передадите своим детям?

- Не лгать. Не быть фальшивыми. Помогать другим людям. Уважать родителей. Верить в Бога. Не судить о людях по цвету их кожи или религии или как-то иначе. То же, что передал мне мой отец.

Годы, которые он провел как раб, не разрушили его жизнь. Но они определяют ее и сегодня. Как старшего сына в состоятельной багдадской семье его ждала комфортабельная жизнь бизнесмена. Все, что он делает сегодня, никак не соответствует тому образу. Он открыл сыскное бюро, занимается также импортом алмазов и одежды. Судя по всему, дела у него идут хорошо. У него четверо детей от прежних связей и маленькая дочь от его нынешней жены. У него есть своя охрана и два бронированных "мерседеса". Он велит своим детям никогда и никому не открывать дверь. Даже после того, как началась война против режима, он не перестал опасаться посланцев Удея. В какой-то момент он боялся, что его убьют американцы, чтобы предъявить миру мертвого Удея.

Он со своей женой-ирландкой и агентом по недвижимости был в Манчестере, когда его настигла эта весть. Один сотрудник CNN сообщил ему, что сыновья Хусейна мертвы. Но поверил он в это лишь тогда, когда увидел их трупы по телевизору. "Было ощущение, будто часть моего тела внезапно исчезла. Я впервые за долгие годы почувствовал себя уставшим. Мне вдруг стало не доставать моей матери. Внезапно я снова ощутил голод. "Накрывай на стол, - сказал я своей жене. - Сегодня мой второй день рождения".

А она посмотрела на него и сказала, что он помолодел лет на 20.

Эта мрачная пятница в Манчестере стала первым днем его новой жизни. Жизни, в которой есть место надежде. Он говорит, что уже давно не спал больше трех часов подряд. Он курит по 3-4 пачки Marlboro в день. Мобильный телефон звонит каждые пять минут. Он каждый раз тихо чертыхается, но все же берет трубку. За последние 48 часов он дал несколько десятков интервью. Шесть раз только в прямом эфире BBC.

В полдень к нему приходит европейский корреспондент израильской газеты Ha'aretz, рыжеволосый мужчина лет 35. Он не читал книгу Латифа, и поэтому ему приходится рассказывать все с самого начала.

- Как долго вы были двойником Удея?

- Четыре с половиной года.

- Как вы впервые встретились с Удеем?

- Я знал его еще по гимназии. Сначала он был настроен по отношению ко мне дружелюбно, но, когда я не согласился стать его двойником, он приказал меня пытать.

- Вы пытались отказаться?

- Когда он спросил меня, не хотел ли бы я стать сыном Саддама Хусейна, я сказал, что мы все ? сыновья Саддама Хусейна и что я хотел бы служить Саддаму Хусейну в качестве офицера, но это не подействовало.

- Делали ли вы как двойник ошибки?

Он смеется.

- Иногда я был слишком вежлив.

- Все эти оргии Удея? там не бывало осечек?

Улыбка Латифа становится неприятной и одновременно злорадной.

- Нет. У него не было детей.

- Но почему?

- Ну, он изнасиловал пол-Ирака, но не произвел на свет ни одного ребенка.

- Вы думаете, он не мог иметь детей?

- Он был импотентом.

- Вы имеете в виду ? бесплодным?

- Как-то его обследовали врачи из Швейцарии, но, конечно, они не могли ему прямо сказать, что с ним.

Когда корреспондент отошел в туалет, Латиф Яхья спросил, действительно ли этот тип журналист. "Наверное, он заодно работает на спецслужбы, говорит Латиф. В Израиле это нормально, когда журналисты заодно работают на МОССАД".

Журналист возвращается.

- Все просто замечательно. Однако почему, если вы так много знаете, Удей вас не убил?

- Я пережил несколько покушений. Чего вы еще хотите?

После нескольких часов, проведенных с Латифом Яхьей, я начинаю смотреть на мир другими глазами. Не звучит ли интервью как допрос? И почему на его визитной карточке указан только номер абонентского ящика?

Латиф использует любой шанс, чтобы опорочить нового председателя иракского временного правительства в глазах представителя МОССАД. "Ахмед Чалаби хуже Саддама Хусейна. Чалаби ? преступник. Он был осужден за обман. Ирак ему безразличен, демократия ему безразлична, и он не сделает ничего хорошего для Израиля".

"Вы полагаете, - спрашивает агент-журналист, - что американцы повторяют старые ошибки?"

Прошло два часа, и журналист из Ha'aretz должен возвращаться в Лондон. Он спрашивает, можно ли сделать еще один снимок. Затем он направляет свою цифровую камеру на Латифа Яхью, и на его правом глазу появляется красная точка. Это несколько напоминает лазерный луч, который иногда вызывает панику у бывших солдат, так как именно так намечается цель для выстрела. Яхья был офицером иракской армии. Но он продолжает сидеть неподвижно. Если бы журналист прочитал его книгу, он знал бы, что Латиф Яхья не выносит красный свет с тех пор, как целую неделю был заперт в камере с красной лампой.

"Можно вас попросить, - говорит корреспондент, - немного расслабиться?"