Иностранная пресса о России и не только

"Побежденный предсказывает победителю его будущее: Запад так увлечен Россией Владимира Путина, потому что сам вынужден бояться того, что становится на нее все более похожим", - пишет на страницах немецкого издания Frankfurter Allgemeine Zeitung Иван Крастев, болгарский политолог и председатель Центра либеральных стратегий в Софии.

"Китай переворачивает наш мир с ног на голову. Это большая, могущественная, инновативная, амбициозная, переживающая подъем антилиберальная страна. У Запада достаточно оснований бояться Китая. Но почему мы прямо-таки одержимы Россией? Разве Россия - это не смешение провалов и банальности, призрак из прошлого, а не предвестник будущего?", - задается вопросами автор статьи.

"Подсказку к разгадке нашей одержимости можно найти в одном из произведений русской классической литературы, в повести Федора Достоевского "Двойник" - истории мелкого чиновника, оказавшегося в лечебнице для душевнобольных после того, как он встретил своего двойника, мужчину, который выглядит и говорит точно так же, как он сам, однако обладает обаянием и уверенностью, которых не хватает измученному протагонисту, и шаг за шагом превращается в него. (...) Россия, в свою очередь, является для Запада двойником, стать которым там боятся. Американцы и европейцы опасаются, что то, что сегодня происходит в России, завтра может произойти и в западных странах", - отмечает Крастев.

"В XXI веке Россия похожа на вогнутое зеркало, отражающее беспомощность либеральной Европы и ее сомнения в себе. Мы боимся России, потому что спустя десятилетие кризисов мы потеряли уверенность в своих силах, - говорится в статье. - (...) Мы осознаем, что российский режим более похож на западные демократии, чем мы хотели бы это видеть - у нас те же проблемы и опасения, мы переживаем похожий демографический спад и мы испытываем те же страхи по поводу будущего".

"Не подъем авторитаризма, а размытие границ между демократией и авторитаризмом парализует либеральное мышление на Западе, - считает политолог. - Чем утверждение Кремля о том, что альтернативы Путину нет, отличается от нашего тезиса о том, что нет альтернативы текущей экономической политике? Что отличает путинскую Россию от Турции Эрдогана, Индии Моди или Бразилии Болсонару? И так ли сильно она отличается от Венгрии Орбана и Америки Трампа? Уверены ли мы, что мы все еще живем в либеральной демократии? И имеет ли вообще смысл проводить различие между демократией и авторитаризмом в обществах, манипулируемых большими деньгами и новыми технологиями?".

"Утверждение Путина о том, что либерализм изжил себя, - это лишь зеркальное отражение выдвинутого Фукуямой в 1989 году тезиса о том, что либеральная демократия - это "конечный пункт идеологической эволюции человечества". (...) Мучительно спустя три десятилетия наблюдать за тем, как ту же стратегию, что в 1989 году использовали либералы для того, чтобы уговорить Восток похоронить коммунизм, сегодня российский лидер использует для того, чтобы убедить западную общественность в том, что либерализм представляет из себя радикальный эксперимент, время которого прошло, и что политические идеологии, как упакованные продукты питания, имеют срок годности, по истечении которого их использование может причинить вред (...). Внушающая беспокойство власть Путина основывается не на российской истории успеха, а на утверждении, что проигравший понимает будущее лучше, чем победитель. (...) Он говорит не как укротитель либерализма, а как тот, кто пережил либеральный век. Его тезис заключается в том, что поражение Москвы в холодной войне было скрытым благословением, закалившим его страну для жестокой, аморальной конкурентной борьбы в будущем мире", - говорится в публикации.

"Для многих западных либералов Россия является пугающим примером антидемократии, скрывающейся за институциональным фасадом демократии: политического режима, в котором регулярно проходят выборы, однако правящая партия никогда не рискует потерей власти. Путинская Россия учит нас тому, что наличие выборов и избранных правительств вовсе не означает, что голос электората слышат. Не могут ли ориентированные на конкуренцию выборы на Западе - отмеченные манипулятивной властью денег, искаженные растущей политической поляризацией и лишенные смысла нехваткой настоящих политических альтернатив - быть более похожими на инсценируемые Кремлем выборы, чем мы хотели бы думать? Не является ли подъем популизма на Западе признаком конвергенции демократии и авторитаризма?".

"Большинство западных либералов мучает не страх того, что Россия может завладеть миром, а опасение того, что в недалеком будущем значительная часть мира будет управляться так же, как Россия сегодня", - указывает Крастев.

"Либеральное господство действительно осталось в прошлом, но не либерализм. Мы сегодня переживаем не кризис либеральной демократии и подъем авторитаризма, (...) а время, когда и либерализм, и путинизм находятся в кризисе и сама собой напрашивается стратегия, заключающаяся в том, чтобы переводить внимание общественности на трудности соответствующего соперника, в надежде затмить таким образом собственные проблемы".

"Текущее возрождение социалистических идей в Соединенных Штатах (...) и правых националистических представлений в Европе является явным доказательством того, что политические идеологии могут отступать, но никогда не сдаются полностью. У либералов есть выбор: скорбеть о потерянном мировом господстве либерального порядка или приветствовать возвращение в мир политических альтернатив. Однако им не стоит упускать из виду, что либерализм по-прежнему является политической идеей, наиболее надежной для XXI века", - заключает Крастев.