Андре Глюксманн о мировой ненависти
Иногда хочется, чтобы время некоторых книг - время их актуальности, когда они говорят что-то о современной действительности, - поскорее прошло. Одной из таких книг является исследование Андре Глюксманна "Ненависть. Возвращение стихийного насилия". Многие наблюдения французского философа настолько правильны, настолько точно подмечены и еще точнее сформулированы, что надеешься, что все это неправда, что мы живем не в такой культурной резервации, какой автор изображает Европу, и при этом счастливы в своем неведении. Но, с другой стороны, не все диагнозы автора выглядят соответствующими духу времени. Иногда спрашиваешь себя: не говорит ли об этом Глюксманн ради остроты? Некоторые его страницы хочется поскорее перевернуть.
Человеческое свойство
Вначале ненависть появляется в книге у Глюксманна в ошеломляюще фундаментальной форме: как общечеловеческое свойство. Да, ненависть существует, она есть во всем мире, соответственно и в Европе тоже, несмотря на то, что преобладающая здесь "мягкая" политриторика не хочет этого признавать. Однако хочется возразить: в Европе все же царит мир - так что концепция Глюксманна расклеивается. Да, в Европе царит мир, однако за дверью идут ожесточенные бои. И эти бои в истории не случайны, напротив, они являются выражением тех чувств, которые были присущи людям во все времена. Тут автор прибегает к классикам, он цитирует Гомера, Софокла, Сенеку и многих других. Да, там описано много кровавых вещей, Глюксманн цитирует очень подробно. Однако с тех пор кое-что все-таки изменилось, особенно за последние 50 лет, хочется возразить снова. И таким возражением мы играем на руку автору: конечно, много всего произошло. Даже очень много, возможно, слишком много.
В отличие от американцев и англичан, считает Глюксманн, для Франции и Германии конец Второй мировой войны был скорее не освобождением, а концом старой вражды, и воцарившийся наконец-то мир они сразу стали воспринимать как вечный и, прежде всего, глобальный. С тех пор континент считает себя "большим раем для отдыха", с упоением отдавшись глупой вере в то, что ход истории сам собой прекратился и все теперь будет как есть. Последствия такого образа мыслей для внешней политики, как считает Глюксманн, могут вылиться только в один принцип: невмешательство. Какими могут быть последствия этого принципа, известно: геноцид в Руанде, этнические чистки на Балканах, террор в Чечне и так далее.
Сильный крен
Умеренностью Глюксманн не отличается, и, таким образом, все его тезисы до сих пор были очень сильно перекошены в одну сторону. Как, например, в его анализе последствий терактов в Мадриде. Реакция испанцев на них выразилась в том, что они проголосовали за отстранение своего правительства. "Как будто на нем лежала основная ответственность за страшный теракт!" - возмущается Глюксманн. Однако действительно ли испанцы так считали? А не возмущала ли их в большей степени скандальная правительственная политика (дез)информирования населения с целью свалить ответственность за теракты на террористов из группировки ЭTA?
На каждой странице чувствуется справедливый гнев автора по поводу порой наивного, порой ленивого невежества, которое лежит в основе восприятия окружающей действительности у европейской общественности и политиков. Однако у самого Глюксманна дела с отношением к происходящему обстоят не лучше. Да, действительно, нелюбовь Европы к США нельзя назвать достойной уважения, часто она основывается на высокомерии и выглядит лицемерной.
Лишь небольшая часть представителей Старого света стала бы сравнивать Буша с Гитлером, только очень немногие присоединились бы к гнусному утверждению философа Джорджио Агамбена, сравнившему необходимые теперь при въезде в США электронные отпечатки пальцев с татуировками на телах узников нацистских концлагерей. А в том, что касается войны в Ираке: разве здесь нет причин не только для недоверия, не только у Европы, но и у всего мира? О том, что правительство Буша ввело в заблуждение весь мир относительно мотивов, побудивших Америку начать войну в Ираке, Глюксманн не пишет ни строчки.
Манера восприятия заключена во взгляде наблюдающего, это относится и к антисемитизму, которому Глюксманн также посвящает большую главу своей книги. Ключевой фигурой в антисемитизме является антисемит, а не еврей, цитирует Глюксманн меткое выражение Жан-Поля Сартра. Но разве нужно по этой причине обосновывать европейское неодобрение некоторых шагов израильской поселенческой политики антисемитскими чувствами, как подозревает Глюксманн?