Иностранная пресса о России и не только

Можно жить в бесцветном мире коммунальных квартир и состоянии, близком к праздности

На окраине литовской столицы есть сатирический тематический парк, где воспроизводится советский период, и когда я ехала в Россию на выборы, то подумывала заглянуть туда из ностальгических соображений. Однако теперь я задним числом могу заявить: ехать в страны Балтии, чтобы посмотреть на копию советского прошлого, вовсе необязательно, так как в сегодняшней России уцелела значительная доля былого.

За последние семь лет я посетила многие уголки России. Почти везде перемены, произошедшие после краха коммунистического режима в конце 1991 года, поразительны. Сельские магазины, где когда-то имелись всего лишь несколько банок с копченой рыбой и узкий ассортимент сигарет и водки, теперь предлагают широкий выбор товаров, рядом с которым меркнут некоторые лондонские мини-маркеты. Сельские жители и горожане одеваются несравненно лучше, чем раньше: зимняя одежда - крепкие сапоги, куртки-пуховики, шерстяные шапки - имеется в изобилии и по доступной цене.

Деревенские дома украсились новыми крышами, новыми резными наличниками и крепкими новыми заборами. Повсюду отреставрированы церкви. В маленьких и больших городах выросли впечатляющие новые здания: среди них много банков, но гостиницы и торговые центры тоже прогрессируют. В местах, о которых мало кто слышал за пределами России, можно быть постоянным покупателем Benetton или Mango. Концерны, принадлежащие россиянам, процветают, и в маленьких супермаркетах от Выборга до Владивостока можно приобрести российские полуфабрикаты. Очереди ушли в прошлое, если это не очередь на автобус, идущий до новостроек в отдаленных предместьях. Народ предпочитает уже не водку, а фруктовый сок. Рождаемость за прошлый год достигла рекордного показателя за четверть века.

И все же... На прошлой неделе я побывала в Воронеже - провинциальном городе, который хорошо знаю по тем временам, когда училась там по обмену. В этом растущем городе с 1,2-миллионным населением многое преобразилось. Фасады отреставрированы, витрины частных магазинов оживляют пейзаж. В 1970-е машин было слишком мало, чтобы образовалась хоть одна пробка. Теперь в Воронеже свои заторы в час пик. Старые деревянные дома снесены, - это печально, но в них не было удобств. Берега реки теперь пользуются популярностью у застройщиков. Вид на реку ценится - в советские времена такого не было.

Строительство продолжается в безумном темпе. Перемены сделали жизнь более легкой и приятной для очень многих жителей. Но далеко не все подверглось преобразованиям. Старые традиции оказались прочными, хотя рациональных причин для их существования давно нет. На материальном уровне инфраструктура - дороги, транспорт и коммунально-бытовые службы - находится в том же небрежении. Условия торговли на крытом рынке остаются примитивными. Если говорить о том, что можно расширительно назвать этикой, то первоначальный прогресс застопорился. Даже в новом коммерческом секторе безделье встречается сплошь и рядом. Многое до сих пор решается путем кивков, подмигивания и рукопожатий. Добавьте к этому хитросплетения бюрократии, и вы поймете, что у вышестоящего начальства остается масса возможностей для финансового и политического нажима на нижестоящих.

Подобно многим бывшим государственным предприятиям и организациям, гостиница, где я остановилась, до сих пор остается для персонала источником левых доходов. За малейшие нарушения правил на постояльцев орут, а таблички о приеме кредитных карт висят для проформы. Горячее водоснабжение капризно, бумажные салфетки, как и в советские времена, из экономии режут на четыре части.

Если бы Воронеж был уникален в своем ретроградстве, россияне могли бы над ним смеяться. Но на каждую Москву или Санкт-Петербург найдутся десятки, если не сотни Воронежей. И даже в двух вышеупомянутых городах, идущих в голове прогресса, перемены укоренились не столь глубоко, как порой кажется. Строго говоря, бок о бок существуют две непохожих между собой России. Возможно - почти возможно - жить исключительно в бесцветном советском мире рабочих столовых, общественного транспорта, коммунальных квартир и близкого к праздности состояния, которое сходит за (низко)оплачиваемую работу. Возможно также, но определенной ценой, жить исключительно в новой России: в квартире европейского уровня, всюду ездить на личной машине, совершать покупки в других городах и - вероятно - быть занятым в новой экономике.

Беда в том, что эти два мира, по-видимому, не борются за главное место столь активно, как боролись когда-то. Они просто все меньше между собой соприкасаются. И дело тут не только в разрыве между поколениями. Нельзя полагаться на то, что старые традиции умрут вместе с последним нищим советским пенсионером. Хамство, страх и благоприятная почва для коррупции сохраняются в мире относительного изобилия.

После двадцати лет потрясений не стоит удивляться, что людям нужна передышка. Нефтегазовые прибыли отодвинули общенациональное экономическое бедствие, которое могло бы вынудить к дальнейшим переменам. Но некоторые из лучших умов нового российского истеблишмента различают на горизонте черные тучи. В сложившейся ситуации Россия не сможет воспользоваться своими доходами от нефти и газа с максимальной выгодой: у нее нет ни трудовых ресурсов, ни квалифицированных специалистов, ни надлежащих психологических установок.

Отсюда не следует, что возрождение России застопорилось. Темпы экономического роста за прошлый год были вполне достойными - 8%. Но это означает, что следующему президенту придется потрудиться, если он хочет компенсировать пагубные последствия большевистской революции. Убить гидру советских нравов с ее порочными побуждениями, нетребовательным довольством собственной судьбой и паническим страхом перед оригинальностью - задача не для одного поколения.