Когда звучит имя Толстого, весь литературный мир должен преклонять колени, - так начинает журналист The Daily Mail свою рецензию на новое издание книги "Толстой" известного английского писателя-биографа Э.Н.Уилсона.
Льва Толстого можно было бы назвать "Шекспиром от прозы", если бы не тот факт, что он ни в грош не ставил Шекспира. "Что это было - зависть, эгоизм, сознательная слепота? Всего понемножку", - замечает автор. По мнению рецензента, Толстой - странная смесь гениальности с безумием. "Таков герой этой выдающейся биографии, ныне переизданной спустя 25 лет. Ее первое издание снискало заслуженные похвалы и было удостоено премий", - пишет Льюис.
Уилсон предпослал своей книге новое предисловие. В нем он подчеркивает, что значение Льва Толстого велико доныне: без Толстого не было бы ни Ганди, ни Манделы, ни епископа Туту, ни Солженицына. "Подразумевается не Толстой-прозаик, а Толстой-диссидент, религиозный реформатор, осуждавший аристократию царской России", - поясняет автор.
По мнению Льюиса, Уилсон - идеальный биограф: во-первых, он сам пишет романы, то есть знаком с трудом прозаиков не понаслышке, во-вторых, он ранее написал биографии Иисуса Христа и Св. Павла - основоположников того христианства, которое Толстой проповедовал. "Самая интересная часть книги - эрудированный анализ так называемых христианских принципов Толстого", - считает автор.
После "Анны Карениной" Толстой почувствовал, что исписался, утверждает рецензент. Он решил жить по Евангелию - отказаться от богатства. Это влекло за собой яростные споры с Софьей, которая старалась защитить благополучие детей. "Чем больше Толстой пытался жить по пацифистскому учению Христа, тем более неистовой, казалось, становилась его жизнь у домашнего очага. В религиозных трактатах он не столько принимал христианство, сколько пытался обратить христианство в толстовство", - говорится в статье. Уилсон описывает все это, справедливо ощущая его абсурдность, считает автор.
Толстой также объявлял совокупление мерзостью, хотя, примиряясь с Софьей, вступал с ней в половые сношения, приводившие к одной беременности за другой, замечает автор.
"Чем больше фактов мы узнаем о Толстом, тем более неясной фигурой он кажется", - заключает Уилсон. Рецензент вторит: "Почему такой талантливый человек тратил время зря, пытаясь чинить обувь? Зачем было подвергать родных, которых он любил, таким мукам во имя Иисуса? Зачем проповедовать абсолютное целомудрие, на которое он был в принципе не способен?". Зачем советовать Чехову больше не писать пьес? В заключение автор признается: если ему придется выбирать, чьими произведениями пожертвовать, он без колебаний расстанется с книгами Толстого, но не Чехова.