Иностранная пресса о России и не только

Встреча проходит в старом отеле Royal на берегу океана. Номер обставлен с элегантностью, соответствующей вкусам тех, кто предпочитает проводить отпуск в Нормандии. Омар Шариф спускается в полупустой бар. Его ни с кем не спутаешь: красивый седой господин в очках, джентльмен, профессор на отдыхе. Он снимает очки и улыбается. В его открытом и настойчивом взгляде до сих пор ощущается и гордость принца пустыни Лоуренса Аравийского, и меланхолия доктора Живаго.

Но присутствует еще и мягкость 70-летнего человека, сохраняющего манеры джентльмена прошлых лет, в том, как он аккуратно наливает чай, зажигает сигарету, как он курит. Он говорит: "Я приезжаю сюда сорок лет подряд, мне нравится климат, здесь есть казино, есть скачки". Он говорит о "встречах с семьей, которая собирается каждый август, приезжают мой сын, внуки, другие родственники, живущие в Европе".

Но поводом для встречи стало неожиданное возвращение Омара Шарифа в кино в качестве главного героя внеконкурсного фильма на Венецианском фестивале "Месье Ибрагим и цветы Корана", снятого на основе рассказа Эрика-Эммануэля Шмитта режиссером Франсуа Дюпейроном. "После "13 воина" с Бандересом я сказал: покончено с пустяками, хотя за них хорошо платят. Я знал рассказ Шмитта, написанный как театральный монолог, и, когда прочитал сценарий, я был потрясен и захотел сниматься".

- Кто это - месье Ибрагим?

- Старый араб-торговец, который дружит с Момо, еврейским мальчиком, предоставленным самому себе. Ибрагим - мудрец, который говорит о философских вещах, простых и добрых, но для Момо, с которым никто никогда не разговаривал, они становятся полезными ежедневными уроками, которые помогают ему жить, вызывают у него улыбку и помогают общаться с другими людьми. В этом нетерпимом мире и я мог бы благодаря моей давней популярности преподать небольшой урок сосуществования, общения между людьми.

- В этом фильме есть что-то автобиографическое?

- Я жил в Париже рядом с Голубой улицей, которая на самом деле вовсе не голубая. Это еврейский квартал, где есть бакалейная лавка старого араба, у евреев и мусульман много общего в еде. Я, сын католиков, учился в католических школах, и стал мусульманином, когда женился. У моего сына двое детей, один - иудей, другой - мусульманин. Я хочу подчеркнуть, что фильм не о религии или политике, это фильм о любви, о встрече двух человеческих существ, которые учатся общаться, этот фильм посвящен не какой-то определенной эпохе. Действие происходит в 60-е годы, но могло бы происходить вчера или завтра.

- Что случилось с Омаром Шарифом, великим любовником, который спускает состояния в казино или проводит время за карточным столом?

- Все закончилось. Я уже не могут зарабатывать столько, чтобы платить по таким счетам. Я всегда жил с запозданием, как Витторио Де Сика. Деньги от каждого фильма шли на оплату старых долгов. Я больше не играю в бридж, я оставил много развлечений. С возрастом способность концентрации уменьшается, победитель чемпионата игроков в бридж не может быть старше 40-50 лет. Я перестал быть рабом каких-либо увлечений.

- А женщины?

- Легенда. У меня было меньше женщин, чем у всех моих друзей. Сейчас в моей жизни Пепита - моя повариха и моя секретарша, которая со мной с 1968 года, и которой я продолжаю платить, хотя я в ней особо не нуждаюсь. Я любил свою жену, с которой развелся в 1968 году. В то время в Египте не было своего кино, я мог работать лишь за рубежом с продюсерами-евреями, и я не возвращался в Египет, опасаясь, что меня больше не выпустят за границу.

- Почему вы развелись?

- Она была известной актрисой, у нее была прекрасная работа в Египте. Ей был 21 год, мне - 35. Я оставил ее, чтобы не предавать, я знал, что, оставаясь один, я не смог бы противостоять искушениям. Но я больше никого никогда не любил.

- Простите, но все те актрисы, красавицы, которые были рядом с вами?

- Они были со мной во время съемок. Лишь пару раз я встречал женщин, в которых мог бы влюбиться, но я убегал. Любовь означает дом, что-то, что надо строить вместе, я не мог расходовать энергию, я должен был работать и постоянно сниматься. У меня осталось много подруг, но с сексом покончено.

- Но, может быть, речь идет об эгоизме?

- Возможно, часть моего характера действительно такова, она искала одиночества. И сегодня я не вынес бы присутствия в моей ванной предметов, принадлежащих женщине, или ее вещей в комнате. И это не из-за женоненавистничества, я люблю женщин - эмансипированных, независимых, которым есть, что рассказать. Я могу назвать себя приверженцем феминизма, я бы не смирился с тем, что жена вынуждена много времени проводить на кухне.

- В своих интервью вы часто говорите о скуке.

- О чем только не говорят в интервью? Чтобы не повторяться, приходится придумывать. Скука - нормальное состояние для того, кто живет один. Но у меня есть ужины с друзьями, иногда я хожу на скачки, люблю кино, много читаю, у меня страсть к опере, я обожаю Моцарта и итальянскую мелодраму.

- Вы следите за событиями?

- Я смотрю выпуски новостей. Ужасное время; мир, в котором доминирует Буш, меня пугает. Потом я вижу Берлускони и думаю о Муссолини. Это извращенный мир, пропасть между богатыми и бедными странами чудовищна. Я не коммунист, потому что люблю тратить деньги, но я гуманист, я люблю человечество, и я страдаю от несправедливости в мире.

- Кроме лета, которое вы проводите в Довилле, где вы живете?

- В Париже, в гостинице. Я хотел бы жить в Италии, я каждый год езжу в Падую, она немного провинциальна, но всякий раз за спиной оказываются папарацци. У меня есть дом в Каире, но я там очень редко бываю. Я никогда не менял национальности, я был знаком со всеми президентами, от Насера и Садата до Мубарака.

- Вы рады, что побывали в Венеции?

- Очень. Я даже посетил казино. В честь 50-летия моей карьеры в кино. Я начал сниматься в 1953 году. И "Месье Ибрагим" - это своего рода начало. Во время съемок американцы предложили мне принять участие в проекте Hidalgo вместе с Вигго Мортенсеном. Я сразу же отказался, но, когда сказал моему сыну о сумме, которую мне предложили, он спросил, не сошел ли я с ума: миллион долларов мне не платили даже в 1968-м.

- Вы много придумали в этом интервью?

- Не сказал бы. А вы как думаете?