Иностранная пресса о России и не только

Уйдя из власти год назад, лидер красно-зеленой коалиции возвращается к вопросам своего сближения с президентом Французской Республики, своей дружбы с Владимиром Путиным и исторической ответственности молодых поколений немцев

- В вашей книге воспоминаний, опубликованной издательством Odile Jacob, вы признаете, что у вас были более близкие отношения с Великобританией и более сдержанные отношения с Францией, когда вы пришли к власти в 1998 году.

- Я родился и вырос в Северной Германии. Географическая близость с Францией не была столь тесной и традиционной, как в Южной Германии. И это не значит, что я не понимал, что без франко-германского сотрудничества было невозможно добиться чего-то значимого в Европе. Но был вынужден осознать эмоциональную близость этих особых франко-германских отношений. Вначале я думал, что помимо этой франко-германской оси следует больше внимания уделять Лондону. Но по мере пребывания у власти эта позиция была переосмыслена. Не потому что я стал противником интеграции Великобритании в ЕС, но я со всей очевидностью понял, что отношение британцев в Европе не позволяет им стать двигателем интеграции, в отличие от франко-германского сотрудничества. Я воспринял этот опыт.

- Разве не сыграла свою роль в то время большая политическая близость с Тони Блэром, чем с Жаком Шираком?

- Безусловно. Личная близость. Мы вместе разрабатывали идею "третьего пути" между капитализмом и традиционным социализмом. Тогда казалось, что в Великобритании существует тенденция сделать Европу ответственной за внутренние проблемы. И это наносило серьезный вред интеграционным процессам в Европе. Вторым событием была моя встреча с Жаком Шираком. Начало было немного трудным, потому что Жак Ширак - человек, умеющий использовать слабости начинающих в интересах своей политики. Это бесспорно. Это великий европеец, но очень, очень франкоцентричный. Его очень заботит положение Франции. Со временем в ходе совместной работы появилась новая форма понимания, одновременно личная и в рамках политического франко-германского сотрудничества. Мы могли рассчитывать друг на друга.

- Европейский совет в Ницце в 2000 году под председательством Франции стал мучительным испытанием для всех участников. После этого саммита вы констатировали "поворот" в европейской политике Франции. Можно ли также говорить об изменении позиции Германии?

- В то время происходило сближение между двумя правительствами, сближение в отношениях между Жаком Шираком и мной, но также и сближение рабочих отношений, объединившее наших помощников. Мы осознали, что без тесной координации между Парижем и Берлином Ницца может повториться. Следовало учитывать и тот факт, что Германия, после объединения, обладала большей численностью населения, чем другие крупные европейские страны. Жак Ширак понял это и согласился с двойным большинством (населения и государств) для решений в Европейском совете, что нашло отражение в проекте Конституции. После этого мы начали то, что сейчас называют "процесс Blaesheim" (по названию населенного пункта неподалеку от Страсбурга), иными словами, частые и неформальные встречи между президентом Республики и канцлером.

- Сыграло ли свою роль это сближение во враждебном отношении к войне в Ираке?

- Конечно. Я ни на мгновение не сомневался в том, что могу рассчитывать на союз с Францией.

- Кстати, вы говорите об "относительной независимости" внешней политики Германии. Что вы под этим подразумеваете?

- Я неоднократно повторял эту формулу: внешняя политика Германии решается в Берлине, а не где-либо еще. Она ни против кого не направлена. Но в период интервенции в Косово или в Афганистане, мы выполнили наши обязательства в отношении Североатлантического альянса. К тому же, я всегда заявлял, что только мы можем решать, что для нас приемлемо, а что нет. В Североатлантическом альянсе необходимо иметь возможность говорить то, что думаешь. Я надеюсь, что внешняя политика Германии и впредь будет осуществляться в этом направлении.

- Вы говорите об этой относительной независимости, учитывая перспективы европейской интеграции.

- Идея интеграции всегда доминировала над немецкой концепцией внешней политики. Если и есть страна, которая всегда ставила свою внешнюю политику на службу Европе, так это Германия.

- Вы думаете, что с Францией дела обстоят иначе?

- Нет! Однако по историческим причинам, Германия всегда после завершения Второй мировой войны формулировала свою внешнюю политику как часть европейской политики. Напротив, для Франции европейский фактор является способом утвердить свою идентичность и свою роль в мире. И когда во Франции говорят "Европа", думают о Германии. Таким образом, произошло сближение концепций двух стран.

- Должна ли эта независимость в первую очередь проявиться по отношению к Соединенным Штатам?

- Я не хочу, чтобы имели место недопонимания. По моему мнению, трансатлантические отношения имеют большую важность. Но я понял, что за трансатлантической дружбой стоят различные интересы. Например, в торговой политике. Вот почему я выступаю за то, чтобы Европа вооружилась для этого соревнования. Чем больше Европа будет интегрирована, тем более эффективна. По сравнению с Соединенными Штатами все наши страны являются средними державами. У меня вот какая концепция: Франция и Германия должны стать ядром интегрированной Европы и сделать все возможное, чтобы эта Европа наладила стратегические отношения с Россией. Я думаю, что Европа, учитывая исторический опыт, призвана сыграть роль в диалоге культур. Я с удовольствием отмечаю, что она мирными методами пытается урегулировать ядерную ссору с Ираном. И личная заслуга Жака Ширака в том, что могут начаться переговоры с Турцией. И я не вижу иного решения, чем полное и всеобъемлющее вступление Турции в Европейский союз.

- Вы говорите, что Владимир Путин мыслит по-западному. Может быть, но он действует в соответствии с принципами азиатского деспотизма. Откуда такая снисходительность?

- Российские элиты чувствуют себя близкими к Европе. Это применимо и к Владимиру Путину. Вопрос, который должны ставить европейцы, таков: хотят ли они, чтобы Россия была тесно связана с ними политически, экономически и культурно? Или же они хотят, чтобы Россия изолировалась в своей роли азиатской державы? Существует шанс сближения России с Европой. Но этот процесс не должен протекать в одном направлении. Необходимо, чтобы и европейцы приложили усилия и прекратили смотреть на Россию лишь через призму войны в Чечне.

- Но есть не только Чечня. Вас не тревожат нападки на свободу прессы, придирки к НПО и т.д.?

- Я немного знаком с российской прессой и заявляю, что она отражает самые различные точки зрения. Что касается телевидения, то здесь немного сложнее. Но я видел репортаж об американской рок-группе, которая по причине своей оппозиции войне в Ираке больше не появляется на американских телеканалах. Я никого не хочу защищать. Это не моя роль, и в еще меньшей степени - желание, но я предостерегаю против однобоких суждений. После столетий царизма, 70 лет коммунизма и 10 лет самоустранения государства, заслугой Владимира Путина является восстановление государства как защитника граждан и инвесторов, что и является непременным условием демократии. Принимая во внимание наше прошлое, мы, немцы, должны остерегаться поучать кого-то.

- Что касается истории, вы говорили об ответственности немцев, включая молодые поколения, в ваших последних выступлениях в качестве канцлера, чаще, чем в первые годы пребывания у власти. Это также стало результатом обучения?

- Этот опыт я приобрел, находясь у власти. Я, конечно же, никогда не думал о том, что мы должны отказаться от (ответственности за) Холокоста. Но я чувствовал себя менее причастным, чем предшествующее поколение. И я думал, что имею на это право. Действительно, в ходе бесед многие иностранцы подчеркивают, что немцы изменились, что Германия стала "нормальной" страной. Но я неоднократно подчеркивал, обращаясь к моим соотечественникам, что мы также несем за все ответственность, не вину, но ответственность.

- На прошлой неделе еженедельник The Economist пожелал Франции найти свою мадам Тэтчер. Европейские страны в процессе реформирования нуждаются в сильных женщинах во главе власти?

- Было бы очень рискованно занимать какую-либо позицию по данному вопросу. Англосаксонская пресса уверена, что может подгонять континентальную Европу под имидж Соединенных Штатов и Великобритании. Это ошибка. Слишком разные традиции. Те же люди в 90-е годы давали советы России. Результаты не дают им основания переносить эти советы и во Францию.

Герхард Шредер - бывший канцлер ФРГ (1998-2005), председатель наблюдательного совета Северо-Европейского газопровода