Иностранная пресса о России и не только

Чечня и Ирак. Еще одна "справедливая" война

Картины издевательств над заключенными в тюрьме "Абу-Грейб" и заложника, обезглавленного в отместку, похоже, довершают нелестную аналогию между российской войной в Чечне и американским вторжением в Ирак.

Если отбросить эмоциональную составляющую, насколько серьезны подобные аналогии? Пожалуй, весьма серьезны. Но давайте систематично разберемся в социальных механизмах, которые порождают сходные черты в том, что обещало стать событием совсем иного рода.

После унизительного ухода из Афганистана в 1988 году и первой чеченской войны 1994-96 годов, которую телевидение показывало в отвратительных подробностях, в российском обществе и в самой армии развилось некое подобие того, что американцы называют вьетнамским синдромом.

Это резко изменилось в августе 1999 года, когда объединенные силы чеченских и арабских джихадистов атаковали российскую территорию, и вскоре сотни ни о чем не подозревающих москвичей погибли во время взрывов жилых домов.

Ответы на многие вопросы, касающиеся этих терактов, так и не даны. Однако, как это бывает в моменты опасности, граждане России сплотились вокруг нового президента Владимира Путина, популярность которого мгновенно выросла.

"Антитеррористическая операция" Путина казалась во всех отношениях справедливой войной.

Чечня была явно несостоявшимся государством, признаваемым только режимом талибов в Афганистане. Ее территория стала приютом контрабандистов, торговцев заложниками и международных террористов. Многие чеченцы, особенно те, кто когда-то принадлежал к числу образованной элиты, поначалу приветствовали российские войска, если не как освободителей, то как тех, кто восстановит порядок.

Западные правительства тоже отнеслись к этому с пониманием. Даже глава разведки Саудовской Аравии, по сообщениям, приехал в Москву с извинениями за то, что эта страна когда-то спонсировала исламских боевиков в Афганистане.

Российский спецназ при поддержке авиации и бронетехники быстро продвигался по вражеской территории. Сам Путин прилетел в Чечню на истребителе, поздравил войска и провозгласил победу. Москва училась на американском опыте: если умное оружие остается для российской армии слишком дорогим, то практика отбора журналистов и прикомандирования их к воинским частям оказалась дешевой и эффективной.

Тех немногих репортеров, которые пытались писать по-своему (как например, Анна Политковская, книга которой "Уголок ада" недавно вышла в Америке), обвиняли в отсутствии патриотизма. Ссылки на "террористические источники" в российской прессе стали наказуемым правонарушением.

Московские планы для послевоенной Чечни казались не менее изощренными. Российским налогоплательщикам пообещали, что через короткое время чеченские нефтяные доходы помогут платить за восстановление региона. (Несколько отважных предпринимателей бросились изучать рыночные возможности Чечни, и не все вернулись живыми.)

Обеспокоенным матерям призывников говорили, что на этот раз их сыновей не будут подвергать опасности, так как в ходе долгожданной реформы российская армия будет нанимать профессионалов для службы на контрактной основе.

Более того, послевоенное обеспечение безопасности в Чечне было передано лояльным чеченским войскам, а вскоре - избранному чеченскому правительству. По ходу дела Москве удалось переманить на свою сторону Ахмада Кадырова, который был видным религиозным лидером и имел собственную армию численностью в несколько тысяч человек.

Именно Кадыров во время первой войны, в 1995 году, объявил России джихад, в котором участвовал лично. Но к концу 1990-х амбициозный и безжалостный Кадыров поссорился с обоими течениями чеченского сопротивления: светскими националистами, до сих подчиняющимися президенту Аслану Масхадову, и исламскими боевиками, которых возглавляет герой партизанской войны Шамиль Басаев, предположительно связанный с "Аль-Каидой".

Следуя простой логике "враг моего врага мой друг", Кадыров в начале новой войны перешел на сторону противника и стал пророссийским президентом Чечни.

Хорошие замыслы

Московские планы по умиротворению Чечни пошли под откос вскоре после того, как Путин провозгласил победу в своей войне с терроризмом. Нефтяные объекты, и так находившиеся в плохом состоянии после нескольких лет экономической блокады и войны, оказались уязвимыми для диверсий.

На еще действующие скважины и нефтеперерабатывающие заводы заявили свои права отряды местной милиции или коррумпированные российские генералы. Деньги, которые Москва направляет на восстановление нормальной жизни в Чечне, часто бесследно исчезают.

Переманивание чеченских полевых командиров на свою сторону, которое российское командование когда-то считало сильным тактическим приемом, почти полностью уничтожило перспективу появления более цивилизованных чеченских политиков. Оно открыло путь для борьбы между преступными группировками и для бесконтрольного казнокрадства.

Тем временем солдаты-срочники почти ежедневно гибнут, подрываясь на минах, установленных у дорог. Контрактники часто пускают их вперед и получают деньги за свою службу, не подвергаясь особому риску.

Тех же контрактников обвиняют в пытках пленных чеченцев, которых содержат в многочисленных "фильтрационных лагерях", где компетентные органы должны отделять предполагаемых террористов от мирных граждан.

Начальство оказывает на следователей давление, требуя результатов, а узники, между тем, поступают как по конвейеру. В отсутствие должного надзора к ним применяют "ускоренные методы" следствия.

В технологическом и организационном отношении российская армия превосходит силы чеченских сепаратистов, но она оказалась не готовой воевать с политизированными крестьянами и детьми с взрывчаткой.

Непредсказуемые результаты

Разрушение иерархии Саддама Хусейна, очевидно, вызвало у иракцев чувство освобождения от деспотического гнета, хотя вовсе не такое, как ожидали США.

Сколько повстанцев сегодня в Чечне или в Ираке? Ставить так вопрос нельзя. Единственно возможный ответ: столько, сколько поводов для скорби; столько, сколько оружия в руках гражданских лиц, а его, как мы знаем, много.

Политковская и другие журналисты, которые осмеливаются передавать независимые репортажи из Чечни, говорят о появлении "третьей силы", которой в начале войны не было. Это мстители, которые, следуя мусульманской традиции, осуществляют личную вендетту против тех, кто пытал, насиловал или убил их родственников.

Проводить аналогии всегда опасно

Америка - очень богатая и демократическая страна, и России с ней не сравниться. Представляется, однако, что американская война против терроризма отличается от российской лишь настолько, насколько бронемашина Humvee отличается от советского БТР. Обе машины на ухабистой дороге могут сломаться.