Иностранная пресса о России и не только

Четыре столетия назад родился "Дон Кихот" - шедевр, автор и герой которого кажутся нам моложе нас самих. Ибо, как говорил Флобер, "я нашел свои корни в этой книге, которую знал наизусть еще до того, как научился читать". В самом деле, в сердце Дон Кихота мы обнаруживаем нечто важное, что мы знали еще до того, как научились читать, но что становится неотъемлемой частью нашей природы только после того, как мы заканчиваем это увлекательное путешествие. Это черта, указывающая на величие писателя. Гоняясь за собственным призраком (что явно было признаком внутреннего недовольства автора), идальго ищет такое место, где мечты и реальность, любовь и справедливость уживались бы друг с другом. В своем бурлескном отношении к человечеству Дон Кихот и Санчо Панса представляют собой самую клоунадную литературную пару в мировой литературе.

Поэтому неудивительно, что за четыреста лет Дон Кихот и Панса породили такую огромную семью последователей, в том числе - бесчисленные клоунские дуэты "господина и слуги". Вся история цирка строится на этой модели: Белый клоун, напыщенный и преисполненный собственного достоинства, - и дурачок Август, униженно принимающий оплеухи от своего надутого партнера.

Мне, как восточному европейцу, трудно игнорировать историю цирка, как и историю вообще. Коммунистический манифест возвещал о призраке Великой утопии, бродившем по континенту, но он не предупредил нас о тирании. Доверчивый Санчо Панса должен был воспринять лживую догму революции как право вести войну против всех. За мечтой о прогрессе человечества скрывался фарс, который поломал жизнь не одному человеку, как в романе Сервантеса, но целой армии клоунов, вообразивших себя миссионерами. Это мечта погубила целые поколения...

Политическая пародия Сервантеса прочитывается в истории Восточной Европы ХХ столетия. Ее уникальная живучесть и ее язык прокладывают, например, себе дорогу в творчестве советского автора Андрея Платонова: будучи коммунистом, он считал себя честным пролетарским писателем. Сталин, Красный клоун власти, называл его "сволочью" и "балаганщиком", заставляя его жить как в аду. Его карнавальная одиссея тоталитаризма описывает мир боли, тоски и послушания на мрачном пути к недостижимому раю. Коммунистический рыцарь, этот новый "рыцарь печального образа" - этакий просвещенный идиот, ослепленный своей верой в ирреальное и жесткой политической ортодоксией, - считает Ленина новым Моисеем. Он седлает Росинанта - Пролетарскую Силу, влюбляется в мертвую Розу Люксембург, выступающую в роли товарища Дульцинеи, и совокупляется с паровозом.

На карнавале сегодняшнего свободного рынка, кажется, зримым становится только скандальное, но нет ничего настолько скандального, чтобы остаться в памяти. Мы чтим Сервантеса в эпоху, в которой нам приходится уживаться, как с обыденностью, с ужасными реалиями - религиозным фанатизмом и терроризмом, политическим манипулированием, какофонией извращенного упрощенчества, агрессивным сочетанием нового мессианства и все усиливающегося донкихотского ослепления. Но пока мы чтим Сервантеса, может быть, не все еще потеряно.