Иностранная пресса о России и не только

Когда заходишь вовнутрь, появляется необычное ощущение. Берлин распадается на маленькие кусочки, видны только отдельные части города - четверть купола рейхстага, верхушка телебашни, кусочек гостиницы Адлон. Как будто это иллюстрации, найденные в поисковой машине Dalli Klick. Внезапно исчезает весь шум, как будто кто-то нажал на кнопку, остается только далекое рокотание. Камни кажутся огромными, а ты сам - ужасно маленьким. Тень на стене - твоя собственная. Тут ты один.

"Входите, - пригласил Архитектор Петер Эйзенман. - И испытайте все на себе". Это место нельзя описать, его нужно почувствовать. И вот ты стоишь внутри, окруженный метровыми гладко отшлифованными бетонными прямоугольными плитами. На некоторых из них птицы уже успели оставить свой след. Под ногами хрустит крупный гравий. Над головой - узкая полоска неба. Среди всего этого неизбежно задумываешься. Неважно, какого воздействия ты ожидал от Памятника убитым в Европе евреям. Оно окажется не таким, как ты думал.

"Есть определенный эффект неожиданности", - говорит координатор строительных работ Гюнтер Шлуше. И не только это. За 17 лет накопилось много всего. Возможно, самое удивительное - это то, что "мы вообще сумели это сделать", - считает Эйзенман.

С тех пор как в 1988 году небольшая группа единомышленников, собравшаяся вокруг историка Эберхарда Екеля и журналистки Леи Рош, высказалась за создание памятника в "стране преступников", не прошло и недели без ожесточенных споров. В течение многих лет обсуждалось, нужен ли вообще этот памятник. Потом начались споры о том, где и как его строить. Тем не менее подходящая территория была найдена довольно быстро. Решено было построить памятник в бывшей "мертвой зоне" между Востоком и Западом, в нескольких шагах от Бранденбургских ворот.

У этого места есть своя история. На северной стороне до сих пор видны остатки бывшего бункера Геббельса. Недалеко также находится место, где сгорел Гитлер. Это вызывало некоторые сомнения по поводу правильности выбора места. Однако оно подошло.

Только вот о том, что там должно появиться, еще ничего не было сказано. За это время было около 500 проектов. Выбор пал бы на проект архитектора Кристины Якоб-Маркс, который предусматривал возведение наклонной бетонной поверхности, если бы бывший канцлер Гельмут Коль не привел против него свои существенные личные возражения.

Размышления продолжались, и еще через два года большинству участников приглянулся проект нью-йоркского архитектора Петера Эйзенмана. Его "колышущееся пшеничное поле" из 2711 стел, высотой до 4,7 метра, тоже было принято небезоговорочно. Некоторые считали, что стел слишком мало. Другие настаивали на том, что необходимо дополнить относительно абстрактное пшеничное поле подземным "информационным пунктом". Эйзенман без возражений пошел на уступки, и в июне 1999 года получил подряд на строительство от бундестага.

То, что 28-миллионный проект был готов только по прошествии еще шести лет, связано с тем, что многие участники, очевидно, привыкли к вечным спорам и ссорам. Так что дебаты продолжались: по поводу методов строительства, по поводу формы бетона и по вопросу о том, что это было бы непочтительно поручить защиту граффити на стелах фирме, дочернее предприятие которой в свое время работало на нацистов. Самого Эйзенмана тоже не пощадили, когда он совершил ошибку и неуважительно высказался о золотых зубах. Это не привело к серьезным последствиям только потому, что Эйзенман сам был евреем - обстоятельство, которому он еще в начале своего берлинского проекта не придавал особого значения. "Иногда становилось страшно", - говорит Эберхард Екель, которому принадлежит идея создания памятника.

Тем удивительнее, что поле из стел Эйзенмана, которое открывается в этот вторник, излучает почти мистическое спокойствие. Не осталось ничего от той ожесточенности, с которой противники ругали это "поле скорби". Никакого кича. Никакого кладбищенского спокойствия. Вместо этого появляется ощущение, что темно-серые плиты, которые поставлены так, что между ними можно пройти только по одиночке, застыли в движении. Местами они чуть заметно отклоняются в сторону, и в зависимости от того, идет ли дождь или дует ветер, кажется, что они покрыты водой или песком.

Это поле является "местом без значения", - говорит Эйзенман. Но это значит, что оно может означать все что угодно. "Здесь нет готового рецепта", - говорит координатор строительных работ Шлуше. В этом кубическом бетонном лесу, где нет ни входа, ни выхода, ты остаешься наедине со своими мыслями. Куда они полетят - вопрос взглядов. Возможно, самой большой заслугой Эйзенмана является то, что он оставил неописанным неописуемое.

Тем более что стремление к конкретике было удовлетворено созданием подземного "информационного пункта". Там находятся четыре зала в серых тонах, назначение которых дать информацию о шести миллионах евреев, павших жертвами национал-социалистов. Там можно проследить историю некоторых семей, которые были вырезаны полностью или почти полностью. Там можно почитать записи из дневников и письма, которые начинаются следующими словами: "Ходят ужасные слухи". Также можно послушать, как "в комнате имен" - вполне в еврейской традиции - произносятся имена убитых. Сейчас их 1500. Если бы здесь вспоминали обо всех шести миллионах, то посетителям пришлось бы провести под землей 10 лет.

"Информационный пункт" тоже стал тихим местом, где Эйзенман снова обратился к мотиву стел. Будь то в освещаемых прямоугольниках на полу, которые напоминают могильные плиты, будь то перегородки, свисающие сверху в форме неестественных сталактитов. Потолок отображает спуски и подъемы надземного поля из стел, усиливая воздействие этого кажущегося бесконечным проекта.

Федеральный президент Вольфганг Тирзе назвал "первый мемориальный проект в объединившейся Германии камнем преткновения". "Не очень приятное место" появилось в центре Берлина, однако там люди начинают задумываться.

Петер Эйзенман с нетерпением ждет: "Что скажут глава Германии и его жена о мемориальном памятнике?" Пока они только стояли перед оградой, изучали доски информации, делали растерянные лица и время от времени высказывали недовольство тем, что поле со стелами напоминает прежде всего о больших деньгах, которые все еще есть у Германии. В четверг они зайдут внутрь. Тогда произойдет нечто особенное.