Иностранная пресса о России и не только

В августовский день 1998 года, когда Россия стала первой страной, объявившей дефолт по внешнему долгу, президент Билл Клинтон дал показания Большому жюри и выступил по телевидению, извинившись перед нацией за эпизод с Моникой Левински. 10 сентября он провел в Белом доме совещание с членами правительства, где просил прощения за то, что ввел их в заблуждение.

Я не собирался ничего говорить. Но я думал о том, что этой истории, хотя она и серьезна, СМИ уделяют неадекватно большое внимание, и в результате другие проблемы, включая события в Индонезии и России, освещаются недостаточно.

Я восхищался тем, как Клинтон вел себя во время кризиса, пусть созданного его собственными руками. Он выполнял свои обязанности, когда вокруг бушевал шторм. Говоря с президентом о России, невозможно было подумать, что его волнует что-то еще.

Наши опасения по поводу России усилились весной 1998 года. К августу мы уже больше года пытались не допустить азиатского кризиса. Но если держать под контролем проблемы одной страны, пар прорвется в другом месте. Зародившись в Таиланде, где массовый отток капиталов привел к девальвации бата и финансовому краху, финансовая инфекция распространилась по всем развивающимся рынкам. Мы вскоре поняли, что эффективный ответ требовал политических реформ и денег мирового сообщества, чтобы у этих реформ было время показать себя.

Хаос в России нес в себе элементы многих предыдущих кризисов. Курс рубля был привязан к доллару. Правительство имело существенные дыры в бюджете, затыкая их за счет выпуска краткосрочных облигаций, известных как ГКО.

Привлеченные обещанием высоких доходов, иностранные инвесторы активно скупали эти бумаги. Хотя в постсоветской экономике явно имелись огромные проблемы, инвесторы решили, что в крайнем случае вмешается Международный валютный фонд. На рынке ходила поговорка, что Россия "слишком ядерная, чтобы потерпеть провал".

Но когда изменилась психология, за год утроившая цены на российской бирже, Россия столкнулась с огромными трудностями. Доходы на российский долг взмыли вверх, достигнув в мае 1998 года 60%. Возникли сомнения, сможет ли Россия и дальше выпускать ГКО, которых выпускала на 1 млрд долларов в неделю, и осуществлять платежи по другим бондам. Но политическую систему страны, казалось, разбил паралич.

Для нас Россия была новой версией уже известной проблемы: что делать со страной, которая не готова участвовать в собственном спасении. Тем более, если эта страна нестабильна, если это бывшая сверхдержава с тысячами боеголовок, до сих пор наведенных на вас?

Мой заместитель Ларри Саммерс и заместитель министра финансов Дэвид Липтон пытались помочь России с 1993 года. Мой взгляд на Россию был гораздо более пессимистичным, чем представления Дэвида, Ларри и президента. Клинтон регулярно общался со своим другом Борисом Ельциным и стремился быть России полезным. Я понимал важность помощи России, но считал, что в этой стране нет экономической политики, зато есть большие проблемы.

Я поддержал программу МВФ стоимостью 23 млрд долларов, о которой было объявлено в июле. Ларри и Дэвид были согласны со мной в том, что шансы на успех малы, но риск для США в случае дестабилизации России был так велик, что с точки зрения экономики и безопасности это имело смысл. Я принял во внимание и мнение Строуба Тэлбота, главного эксперта по России в Госдепартаменте, который не раз говорил об опасности дальнейшего отчуждения российского общества.

Но очень скоро стало ясно, что новые финансовые вливания едва ли увеличивают шансы на успех.

Возникла дилемма. Если ухудшение экономической ситуации в России приведет к власти не тех людей и виноватым окажется МВФ, решение о прекращении помощи может стать катастрофической ошибкой. С другой стороны, продолжать давать деньги при том, что Дума не соглашается принять условия МВФ, касающиеся реформ, означало бы подорвать доверие к МВФ во всем мире и создать новые проблемы нравственного характера для кредиторов.

Предоставление России денег без предварительных условий тоже было неверным решением, дающим иностранным инвесторам и местным олигархам время на вывоз капиталов перед крахом.

17 августа Россия девальвировала рубль и объявила дефолт по долгу, находящемуся в руках иностранцев. Дефолт немедленно отразился не только на россиянах, но и на финансовых рынках всего мира. Проблемы нравственного характера, конечно, исчезли. Инвесторы заплатили высокую цену за то, что были уверены в нашей готовности предоставлять помощь, не требуя от России выполнения определенных условий.

Для американцев наиболее очевидным следствием событий в России стала нестабильность биржи. За один день в конце августа индекс Dow упал на 357 пунктов, а в начале сентября понизился почти на 20% по сравнению с летним пиком. Наши беспокойства шли дальше биржи. На протяжении кризиса американская экономика оставалась сильной. Но мы не знали, как долго это продлится. 4 сентября глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен, выступая в Беркли, предупредил, что Америка не останется "оазисом процветания", если ослабление мировой экономики продолжится.

Во время азиатского кризиса критики говорили, что любая жесткая позиция была бы эффективнее нашего прагматичного подхода, направленного на восстановление доверия и решение политических проблем. Но в этих концептуальных взглядах не учитывается сложность реальных кризисов. В какой-то момент помощь России имела смысл. Позже - уже не имела.

Может быть, наилучшим свидетельством в пользу рыночного подхода, а не попыток решать проблемы через регулирование, контроль над рынками капитала и торговые ограничения, являются решения, принятые самими правительствами развивающихся рынков.

Президенты Южной Кореи и Бразилии пришли к власти с популистскими программами. Оба проводят политику глобальной интеграции и увеличивают доверие, стремясь повысить уровень жизни.

Однако я убежден, что будущие финансовые кризисы почти неизбежны и, возможно, они будут еще более острыми. Рынки становятся больше, информация передается быстрее, потоки увеличиваются, торговые рынки и рынки капитала продолжают интегрироваться. Необходимо сосредоточиться на том, как минимизировать частоту и остроту таких кризисов и как отвечать на них, когда они происходят.