Иностранная пресса о России и не только

Доминик Давид, исполнительный директор Французского института международных отношений (IFRI), отвечает на вопросы о настоящем и будущем России. Интервью.

- Есть ли у России шанс вновь стать великой державой благодаря своим энергоресурсам?

- Как специалисты, так и государства, пытающиеся переформулировать свою политику по отношению к Москве, не могут определиться с диагнозом: то ли Россия - это "быстроразвивающаяся" страна, то ли "восходящая" экономика, как Китай или Индия? Стремится ли она к западной демократии или создает собственную разновидность "азиатской" полудемократии? Действительно, Запад больше устраивала Россия 1990-х - слабая, погрязшая в кризисе, но такая милая: мы вновь открывали для себя русскую культуру и надеялись на демократизацию страны. Но самих русских больше беспокоил крах экономики и государства. Теперь, когда наблюдается стабильный экономический рост, когда государство реорганизовано, а Кремль отвоевывает некогда утраченную свободу дипломатических маневров, Россия нам нравится меньше. Было бы абсурдно полагать, что страна, являющаяся одним из главных мировых производителей углеводородов, раскинувшаяся в одиннадцати часовых поясах, не будет претендовать на статус великой державы! В какой-то момент русские поверили, что к ним будут прислушиваться в "европейском доме", но кризис в Косово и противоракетный щит показали, что это не так.

- Идет ли речь о возвращении советских времен?

- Конечно, нет. Потому что, несмотря на ограничения, введенные Владимиром Путиным, в стране есть демократические достижения - например, свобода передвижения или существование оппозиционной правительству прессы, - от которых русские не откажутся. Более того, амбиции российских элит заключаются не в стремлении восстановить советское пространство, но - впервые в истории страны, которая всегда, и при царях, и при коммунизме, была многонациональной империей с размытыми границами, - господствовать на ограниченном российском пространстве и установить новые отношения с Западом. Поэтому трудно сказать, идет ли речь о последовательной стратегии или о стремлении Кремля извлечь выгоду из ошибок и невыполненных обещаний Запада на Кавказе, в Центральной Азии и других регионах.

- Может ли Россия стать страной с сильной экономикой, с которой считались бы на мировых рынках?

- Путин понял, что экономика, и, в частности, энергетика, может стать лучшим средством возвращения на международную арену. Но его первой реакцией стало восстановление государственных монополий. В результате ежегодный рост экономики с 1999 года держится на уровне 7%, объем ВВП догнал и перегнал показатели 1990 года, в страну хлынули иностранные инвестиции, госбюджет в профиците, на рынок вернулись товары местных производителей, исчезнувшие в 1990-е, уровень жизни, хоть и неравномерно, но повсеместно растет. Государство вернуло себе утраченные функции контроля, пусть его роль в экономике и общественной жизни пока еще далека от совершенства. Нефтяные и газовые деньги идут на скупку Лазурного берега и английских футбольных клубов, притом что их следовало бы направить в инфраструктуру и производственные сегменты, заброшенные с советских времен, хотя бы ради продолжения экспорта углеводородов. Россия не в состоянии добиться экономических показателей Бразилии в сфере сельскохозяйственного производства или Китая - в сфере производства товаров потребления. На смену исчезнувшему советскому государству в 1990-е годы пришел жесткий индивидуализм общества, лишенного ценностей, демократической культуры, политических партий, свободных СМИ. Верхи набивали себе карманы, а низы пытались выжить. Не было места ни политическим проектам, как в Китае, ни даже настоящему предпринимательству и инвестициям.

- Что будет, если цена на нефть упадет?

- Это станет настоящей проблемой для России, а также и для Европы, которая не заинтересована в слабой России. Пусть лучше Россия будет могущественной, тогда Европа благодаря сотрудничеству с Москвой сможет более эффективно заниматься построением европейского пространства, не оставляя за Соединенными Штатами монопольного права (к тому же используемого не по назначению) на политическое влияние.