Восток смотрит на Запад и никуда более
Когда в эти дни некоторые из бывших коммунистических стран Восточной Европы выступили, чтобы поддержать Соединенные Штаты в споре о войне с Ираком, я не удивилась. Тем, кто живет в Восточной Европе, такая поддержка не кажется странной - без США мы все еще жили бы при коммунизме. И если завтра придет беда, то защищать нас от России будут Соединенные Штаты. Поэтому гораздо более удивительным, чем эта декларация солидарности, мне показалось единство восточноевропейских стран. Потому как такое случается редко.
В 1969 году я впервые посетила другую коммунистическую страну, Чехословакию. Первое, что бросилось мне в глаза, была темнота. По сравнению с Загребом Прага казалась мне темной. Улицы освещались блеклым дрожащим светом - будто не хватало лампочек. В магазинах купить было нечего. Или почти нечего, по крайней мере по сравнению с тем, что было в Югославии. В один миг наши магазины показались олицетворением роскоши - там были шоколад и кофе, хорошие вина, много разного мыла и шампуней. Уже тогда у нас продавались бананы и апельсины. Старая шутка утверждала, что коммунизм и апельсины несовместимы. У нас же было и то, и другое.
Когда я стояла в очереди в продовольственном магазине на улице Вацлавске намести, меня внезапно охватило чувство превосходства, внезапно и вопреки моей воле ? чувство, которое я знала только по слухам, от друзей, которые уже ездили в другие коммунистические страны. Это было чувством стихийной радости ? у нас в Югославии лучше. Мы могли покупать больше товаров, у нас было больше денег, мы могли путешествовать, у нас было больше свободы. Боюсь, что тогда, в мою первую поездку, я не чувствовала сильной солидарности с чехами. И думаю, что большинство югославов, ездивших в другие коммунистические страны в качестве туристов, делали это для того, чтобы почувствовать свое превосходство. Иначе зачем им было путешествовать? Ведь тогда не было модно ездить в Будапешт, Софию или Варшаву ? в наше собственное прошлое.
Но если ты туда попадал, то получал дешевое удовольствие. Впечатление можно было произвести уже обычными джинсами. Встречались люди, которые на улице спрашивали, не хочешь ли ты продать им штаны. Эти люди нам завидовали, и нам нравилось чувство, которое мы при этом испытывали.
Но если мы пересекали западную границу, мы завидовали всем, кто жил там. Мы чувствовали себя бедными и не понимали, что никто на Западе не имеет денег, достаточных для того, чтобы купить все. Тех небольших денег, которые мы имели в кармане (и которые сначала надо было поменять на черном рынке, а потом контрабандой вывезти за границу), не хватало, чтобы купить несколько пар джинсов и одновременно поесть в хорошем ресторане. В известном смысле, легче не иметь совсем никакого выбора, но мы поняли это значительно позже.
Сапоги контрабандой
Я хорошо помню длинные очереди, которые в начале 70-х собирались на границе между Югославией и Италией, и поспешность, с которой мы бегали по дешевым промтоварным магазинам в Триесте с огромным неудовлетворенным потребительским аппетитом. И как мы затем возвращались, жуя один из взятых с собой бутербродов с отечественной салями, с одной только мыслью: не остановит ли нас таможенник? Мы имели право привезти домой очень мало вещей, на 200 немецких марок или даже меньше. Остальное приходилось провозить контрабандой. И грубый таможенник ? все они были грубыми ? уверенно требовал от нас открыть багажник. Я ненавидела себя за то, что из-за пары сапог или пакетика кофе мне приходилось заниматься контрабандой. Было время, когда таможенники особое внимание уделяли кофе. Они заставляли у себя на глазах выбрасывать лишний пакетик в урну, и было видно, какое удовольствие им это доставляло.
Мы, югославы, поклонялись Западу. Нам казалось, что все хорошее идет оттуда, тогда как все плохое ? с Востока. Мы интересовались нашими западными соседями, мы с воодушевлением смотрели песенный фестиваль в Сан-Ремо, до нас доходили слухи об английском дворе и немецких футболистах. Но о наших бедных восточных соседях - о Венгрии, Румынии, Албании - мы ничего не знали. Мы знали Милана Кундеру и Вацлава Гавела, но не более. Ничего больше мы даже не хотели знать. Мы были надменны. Мы были заносчивы. И должны были за это понести наказание.
Десять лет назад рухнул коммунизм, в Югославии началась война, и мы оказались в совершенно ином положении. Нам больше не завидовали наши соседи. Наоборот, вскоре по отношению к новым европейским париям они начали испытывать одновременно сочувствие и злорадство. Теперь мы завидовали чехам, полякам, болгарам и венграм. Неожиданно каждая отдельная некогда коммунистическая страна стала ближе, чем мы, бывшая Югославия, к Европейскому союзу, к которому? как нам казалось ? мы уже практически принадлежали. Несправедливость казалась огромной, поэтому хорваты так болезненно восприняли недавнее решение о том, что не только Словения, но и Словакия присоединятся к Европейскому союзу прежде, чем эту возможность получит Хорватия.
Но даже теперь мы не смотрим на Восток. Все страны смотрят только на Запад. Теперь мы боремся за то, чтобы первыми стать членами Европейского союза, радуясь любой чужой неудаче, которая позволяет обогнать конкурента. Мы не удивляемся тому противоречию, что предпочли бы жить в единстве с Италией и Австрией, но не с Боснией или Македонией. Ну как такое стало возможным?
Тем временем в магазинах Восточной Европы можно купить те же самые вещи, что и на Западе. Наконец наши города стали светлыми. Нас объединяет опыт коммунистического прошлого, даже если мы не хотим сами себе в этом признаться. Мы, похоже, не в состоянии учиться на этом совместном опыте. Мы, хорваты, например, не верим в то, что именно благодаря совместному опыту можем большему научиться у чехов, а не у британцев, даже если это касается вопросов демократии. И нельзя утешаться тем, что не мы одни пребываем в таком невежестве, что все некогда коммунистические страны ведут себя точно так же. Не видят, не учатся, только смотрят на Запад, будто только там светит солнце. Мы ведем себя как дети. Да мы и есть еще дети - дети коммунизма.