Иностранная пресса о России и не только

Когда президент Буш на прошлой неделе объявил, что политической открытости естественным образом сопутствует экономическая открытость, его коллеги в Пекине и Москве были не единственными, кто против этого возражал. Либеральные и консервативные интеллектуалы, даже те, кто некогда были жаркими сторонниками этой идеи, отвергают теперь вековую теорию, что демократия и капитализм, как Пэрис Хилтон и папарацци, не могут прожить друг без друга.

От Китая, где поразительный экономический рост непреклонно продолжается, несмотря на правление коммунистической партии, до России, где президент Владимир Путин подавил оппозицию, и Венесуэлы, где инакомыслящим затыкают рты, развитие ситуации в мире проделывает огромные прорехи в идее, некогда исключительно влиятельной не только в академических кругах, но и в демократических и республиканских администрациях - что демократия и капитализм являются двумя сторонами одной медали.

"Люди, и я в том числе, до сих пор имеют основания думать, что это в конечном итоге произойдет, - говорит Фрэнсис Фукуяма, специалист по политической экономике из Университета Джона Хопкинса, в отношении эволюционного перехода Китая к демократии. - Однако временные рамки должны быть гораздо шире". По крайней мере в ближайшие два десятилетия, сказал он, авторитарная система, вероятно, "будет продолжать существовать и набирать силу".

Фукуяма, возможно, больше чем кто-либо ассоциируется с идеей неразрывной связи капитализма и демократии. В его знаменитой работе "Конец истории?", написанной в 1989 году, когда Советский Союз клонился к закату, он заявил, что в конечном итоге все страны превратятся в демократические либеральные общества в западном стиле.

"В начале 1990-х у нас были большие надежды", - говорит Майкл Мандельбаум, автор выходящей вскоре книги "Доброе имя демократии: развитие и опасности самой популярной формы правления в мире".

Считалось, что рост доходов создаст средний класс, который будет бороться за личные свободы и политическую власть. Поворотный пункт, предположительно, достигается, когда доход на душу населения составляет от 6 до 8 тысяч долларов. Действительно, был ряд исключений, например, крохотный Сингапур с его растущим богатством и однопартийным государством. Однако эти исключения часто отметались как слишком незначительные или являющиеся переходным этапом и не мешали стройности теории.

Однако по мере того как свободный рынок в сочетании с авторитаризмом набирал силу на Кавказе, в Средней Азии, в Латинской Америке и в России, первоначальный оптимизм в отношении неизбежного победного марша демократии поутих.

Некоторые ученые указывали, что американский опыт, в котором демократия и капитализм развивались параллельно, является не столько образцом для всего остального мира, сколько аномалией. "Капитализм появлялся до демократии практически везде, кроме нашей страны, где они возникли одновременно", - говорит Брюс Скотт, экономист из Гарварда, который сейчас заканчивает работу над книгой "Капитализм, демократия и развитие".

"В остальном мире проходило 100, 200 или 300 лет, прежде чем государства достигали состояния, когда они могли управлять демократией", - говорит Скотт. Большая ошибка, по его словам, исходить из того, что "все, что нужно, - это конституция и выборы, и у вас уже есть демократия, это очень глупо".

Джозеф Стиглиц, лауреат Нобелевской премии по экономике, работающий сейчас в Колумбийском университете, согласен, что одно из самых больших изменений с начала 1990-х - это осознание сложности демократии и ее ограничений.

По мере того, как более хрупкие демократические общества терпели поражение, возникали различные теории, призванные объяснить возникновение демократии и выборов в отсутствие подлинной свободы.

Фарид Закария, колумнист и автор книги о развитии демократии, высказал предположение, что некоторые страны - Сингапур, Перу или, например, Россия, проходят стадию "нелиберальной демократии", где имеет место буйный рост экономики, сопровождаемый немногими политическими свободами, такими как свобода прессы, власть закона и личные свободы, и только после этого появляется шанс развития либеральных норм и институтов.

Потом сразу после начала войны в Ираке "наблюдался легкий всплеск оптимизма" и веры в то, что капитализм в конечном счете ведет к демократии, говорит Мандельбаум, особенно после трех народных восстаний - в Грузии, на Украине и в Киргизии - и после выборов в 2005 году в Газе, Ливане и Египте.

Этот всплеск, правда, быстро сошел на нет, когда демократические "революции" оказались недолговечными и чреватыми насилием и коррупцией.

Теперь некоторые ученые утверждают, что свободный рынок может даже в итоге препятствовать развитию демократии. "Капитализм, как выяснилось, не обязательно ведет к демократии, - говорит Скотт. - Единственное, что можно утверждать наверняка, это что капитализм будет продолжать создавать неравенство в доходах, а это, в конечном счете, несовместимо с демократией".

Здесь на сцену выходят политическое руководство и демократические институты.

Другая проблема, говорит лорд Дарендорф, профессор Исследовательского центра социальных наук в Берлине, в том, что когда демократия не обеспечивает экономического благосостоянии, люди сомневаются в ее достоинствах. "Мало что кажется столь же сложным, и в то же время мало вещей более важных для устойчивой свободы, - написал он недавно, - чем разделить в сознании людей капитализм и демократию". В противном случае, вместо того чтобы взаимно способствовать друг другу, они приводят к разочарованиям.

Даже если капитализм не гарантирует существования демократии, многие экономисты и политологи говорят, что он создает благоприятную атмосферу и помогает демократическим системам справляться с трудностями. Мы не должны забывать, говорит Стиглиц, что "переход от закрытого общества к открытому - это серьезная перемена".

Чтобы быть в состоянии участвовать в конкурентной борьбе, государство должно подключиться к международной информационной сети, которая подвергает граждан страны воздействию других политических систем и культур. Эту тенденцию усиливает то, говорит Мандельбаум, что "нормы и ценности рыночной экономики, переходя в сферу политики, способствуют установлению демократии".

Однако Китай, признает он, - это "крупная рыба и серьезное испытание". Даже в условиях роста среднего класса там все еще миллиард бедных. Давление, способствующее движению к демократии, будет усиливаться, но вместе с ним будет усиливаться и противодействие этому со стороны лидеров Китая.

До сих пор им это удавалось. "Правительство Китая вполне успешно переманивает на свою сторону интеллектуалов и представителей среднего класса, у которых страх перед хаосом гораздо сильнее, чем стремление к участию в политической жизни", - говорит Фукуяма.

Он добавляет к этому, что не удивится, если Китай или даже Россия предложат "новую авторитарную идеологию, которая попытается оправдать" существование их систем, отличных от западной.

Он уже слышал примерные аргументы в пользу такой идеи - они являются отголосками теории "азиатских ценностей", отличающихся от культурных норм Запада и ведущих к другим путям развития - от китайских интеллектуалов и российских политиков.

Однако когда эти теоретизирования выходят за стены университетских аудиторий, возникает вопрос о том, что можно сделать, чтобы повлиять на этот процесс. Вот тут всплывают серьезные разногласия - не между либералами и консерваторами, а между учеными и политиками. Как сказал Фукуяма, один из пунктов, в котором он сильно расходился во мнениях с администрацией Буша, касался того, что "в целом Соединенные Штаты мало что могут сделать".