Иностранная пресса о России и не только

Спустя много недель безымянная школа остается все такой же, какой была после окончания осады: застывший во времени памятник тем, кто погиб, и страданиям тех, кто выжил. Многие жители города не могут там бывать, другие не могут не ходить туда и приходят, чтобы постоять в молчании, поплакать, оставить дань памяти или просто побродить по развалинам. Кто-то приносит венки, кто-то - бутылки с водой, банки с газировкой, коробки с соком - для тех, кто умер, так и не получив воды, в которой им отказывали террористы. По прошествии времени школа стала также местной достопримечательностью: здесь побывали футболисты из Перми, американские сайентологи из Москвы, бесконечные вереницы съемочных групп и журналистов.

Здесь нет ни ограждений, ни ворот, несмотря на аварийное состояние здания после взрыва, пожара, длительной перестрелки и орудийного обстрела из российских танков вечером третьего дня.

На полу в кухне - окровавленные тюлевые занавески. В ближайшем коридоре террористка-смертница, шахидка, взорвала себя, и следы ее останков, включая клок волос, видны на стенах и потолке. В соседнем классе были следы другой погибшей шахидки.

Мне рассказали, как российские солдаты, направленные на уборку, нашли ее голову в углу комнаты, положили ее в мешок и плевали в него.

Из этого класса вы прошли по боковому коридору мимо раздевалок в спортзал. Запах смерти, которым пропитана школа, здесь сильнее всего. Большинство из примерно 330 погибших заложников убили здесь. В некоторых местах тела лежали грудами в метр высотой. Сгоревшие провода висели тут и там, террористы прикрепили их к стенам, готовясь взрывать спортзал. Дождевая вода и обломки оставили на полу толстый слой грязи. Спустя недели, идя по этому залу, ступаешь на мертвых.

Если хотя бы на мгновение остановиться, невозможно не представлять себе истории, которые слышал от выживших, воспоминания, от которых они не могут избавиться. Здесь, на полу, 60-летняя Аза Цахилова пользовалась своей туфлей как чашкой, давая внучке Лизе мочу, чтобы утолить жажду, непосредственно перед взрывом, унесшим жизни беременной дочери Азы, Анны, и ее зятя Юрия, оставившего Лизу сиротой. В первый день осады Лиза пришла в школу в первый раз.

Здесь восьмилетний Маирбек Варзиев умолял террориста пощадить его мать Анжелу, предлагая ему пятирублевую монету из своего кармана. Террорист сказал: "У меня хватает денег, мне твои не нужны". Мать Маирбека погибла, мальчика спас солдат.

Здесь же, в зале, Лариса Седакова успокаивала свою дочь Аиду и видела, как другая девочка, не старше 10 лет, подошла к террористу и что-то спросила. Может быть, она хотела воды или в туалет, Лариса не слышала. Террорист отшвырнул ребенка так, что девочка полетела через зал. Когда Лариса закрывает глаза, она видит эту летящую девочку.

Здесь заместитель директора школы Лена Касумова, мать девятилетнего Тимура, после первого взрыва увидела, что упала на кусок мяса, и думала, что это какая-то ее часть, но потом поняла, что это все, что осталось от женщины, сидевшей рядом с ней. Через несколько минут Касумова бежала из школы с Тимуром на руках, не зная, что ее фотографируют, сознавая только, что женщину, бежавшую за ней, застрелили, каким-то образом зная, что ей суждено выжить, понимая, что вопрос о том, кто погибнет и кто спасется, решает случай.

Это типичные истории, вовсе не самые страшные (например, после осады осталось 24 сироты). Так это было для 1,2 тыс. учителей, родителей и детей в школе номер один в Беслане 1-3 сентября 2004 года. Более четверти из них погибли, раненых никто не считал. Все уцелевшие и многие из тех, кто ждал на улице, страдают посттравматическим синдромом. Работающий с ними психолог рассказал мне, что многих из тех, кто находился в спортзале, преследует одно и то же воспоминание: они убегали босиком и не могут забыть ощущения тел под босыми ногами. Люди пребывают в состоянии шока. И, конечно, ужасного горя.

Беслан - маленькая традиционная община в южной российской республике, Северной Осетии. Здесь живет не более 40 тыс. человек, всех их коснулся теракт, все знают кого-нибудь, кто погиб или побывал в заложниках. В относительных величинах, можно сказать, что это страшнее взрыва башен-близнецов в Нью-Йорке. Нью-Йорк со временем, пожалуй, может переварить такую трагедию, в Беслане от нее никуда не уйдешь. Здесь практически однородное население с единой верой - православные христиане из разветвленных семей, - это удивительно удобное место, есть более бедные семьи, но хватает и владельцев "Мерседесов" и частных домов, обнесенных едва ли не крепостными стенами. Благосостояние нередко связывают с участием в водочной торговле.

До сих пор жители Северной Осетии оставались лояльными российскому государству, и республика была стабильной по сравнению с соседними Чечней и Ингушетией. Террористов возглавляли чеченцы, ведущие с Россией войну за независимость. Известно, что они прошли подготовку в Ингушетии и пришли оттуда, что печально, поскольку между осетинами и ингушами издавна существует вражда, и старые раны открылись.

Вы можете подумать, что трагедия объединила жителей Беслана, переживающих общую боль, гнев, обращенный на общего врага - террористов и ингушей. Но в общине обнаружились глубокие противоречия. Не будет преувеличением сказать, что во время моей ноябрьской поездки в Беслан город раздирали подозрения, слухи и обвинения.

Все, с кем я встречался, хотели узнать, что же произошло. Кто дал террористам возможность захватить школу? Были ли взрывы на третий день, которые привели к пожару и хаосу, случайными или преднамеренными, а если так, то кто несет за них ответственность? Почему так много погибших? Они непрерывно молят о правде, при этом цинизм по отношению к местным и федеральным политикам, от президента Северной Осетии Дзасохова вплоть до президента Путина, приобрел характер эпидемии.

Первые надписи, появившиеся в школе, были безобидными: прощание с погибшими друзьями, благословения, благодарность спецназовцам, спасшим многих на последнем этапе. Но на смену им пришли мрачные лозунги и угрозы, порой в адрес политиков, чей курс и коррупция, по мнению многих, привели к трагедии. "Дзасохов и Путин, вы ответите за смерть наших детей". "Власти - те же террористы". "Смерть Дзасохову". Но все чаще они направлены против директора школы, Лидии Цалиевой. "Лида, тебе гореть в аду". "Лида, как ты могла, мы надеемся, что ты подавишься этими деньгами". "Лида - сука". "Лида - шлюха". "Лида, смерть тебя найдет". "Лида, бог накажет твою семью". "Лида, люди найдут тебя везде". Эти надписи повсюду, почти в каждой комнате, включая учительскую, где террористы устроили штаб, и кабинет Цалиевой.

Впервые я услышал обвинения в ее адрес в московской больнице по пути в Беслан, навестив женщину, потерявшую мужа, маленького ребенка и свекровь. Женщина ухаживала за дочерью, получившей пулевые и шрапнельные ранения. По ее словам, у Цалиевой были дружеские отношения с террористами, она брала у них взятки, организовала празднование 1 сентября так, чтобы это было удобно террористам, и в то утро явно нервничала. Женщина заявила, что никто не знает, где Цалиева. Ходят слухи, что она покинула страну.

В действительности Цалиева почти два месяца после осады находилась на лечении в Москве. У нее был перелом ноги, пулевые ранения и повреждения слуха в результате взрыва. Врачи рекомендовали ей остаться в Москве, но она хотела вернуться в Беслан. Она уехала домой за несколько дней до моего приезда и планировала сразу же побывать на кладбище, которое находится на пути из аэропорта. Ее семилетний внук несколько лет назад погиб в результате несчастного случая, она хотела навестить могилу в старой части кладбища и одновременно отдать дань уважения жертвам осады. Но в результате она решила воздержаться от этого. Ей было очень тяжело, ведь погибшие дети были ее учениками. Что еще она могла сделать, чтобы спасти их? Этот вопрос мучил ее.

Конечно, она знала о слухах и в какой-то мере понимала их: люди были в гневе, и им нужно было кого-то обвинить. Она возглавляла школу, и люди неизбежно должны были обратить гнев на нее. Поначалу даже надписи не очень ее пугали. Она была сильной, твердой и достойной женщиной и не принимала обвинения всерьез.

72-летняя Цалиева, хотя и не чеченка, родилась и провела ранее детство в Грозном. Ее семья переехала в Беслан во время Второй мировой войны, и вскоре начались отношения Цалиевой со школой номер один: сначала она была там ученицей, потом учительницей, а в 1980 году стала директором. Она проработала в школе 51 год. Ее сестра тоже учительствовала там.

Казалось, никто из обвинителей не сознает, что семья Цалиевой тоже была в заложниках. Там были двое ее внуков, сестра и внук сестры. Ее сестру тоже ранили, у нее был перелом руки, и она ослепла на один глаз.

Вскоре после возвращения Цалиеву пригласили на собрание в дом культуры, которое вел глава местной администрации Владимир Ходов, потерявший внука. Ожидалось присутствие и других официальных лиц, и Цалиева была рада возможности озвучить споры, которые шли вокруг нее, была уверена, что сможет ответить на все обвинения, что у нее по-прежнему много друзей в Беслане.

Ходов не был в этом уверен. На встречах в его кабинете в здании местной администрации он непрерывно курил, он считал, что Цалиевой лучше никуда не ходить. В начале той недели он встретился с представительницами матерей, чьи дети погибли в школе, требовавшими открытого собрания, требовавшими присутствия Цалиевой, жаловавшимися, что власти мешают им провести такое собрание. Матери были в гневе, и Ходов делал все возможное, чтобы снять напряжение. Он сказал, что никто не запрещает собрания, и разрешил им действовать.

В отличие от Цалиевой, Ходов после осады оставался в Беслане. Ему казалось, что люди настроены против нее, и он боялся за нее. Но гнев был очень силен и не всегда направлен против Цалиевой. Молодежь тоже сердилась и провела несколько собственных собраний, где раздавались голоса, требовавшие взяться за оружие и отправиться в Ингушетию мстить.

В Северной Осетии обладание оружием - это и традиция, и необходимость. Последняя война между Северной Осетией и Ингушетией кончилась всего 12 лет назад. С тех пор произошло несколько терактов, хотя и не в Беслане, как будто кому-то нужно было напоминать о беспокойном соседстве. Технически на владение оружием надо иметь лицензию, но оружие есть у многих мужчин, а лицензии - у немногих. То, что во время осады у школы находились ополченцы, приводило в ярость профессионалов - милицию, армию, спецназ.

Конечно, в Беслане я встречался с людьми, которые являются сторонниками мести, хотя и не говорят это открыто. Один из них, милиционер, нашедший в спортзале останки жены и ребенка, на мой вопрос, думает ли он об отмщении, ответил: "Без комментариев". Гнев поглощает его целиком, как часто бывает, когда гнев оказывается заменой печали. Известны истории о мужчинах, которые поклялись отомстить на могилах своих жен и детей.

Даже Ходов считал месть естественной, предпринимая при этом все возможное, чтобы предотвратить ее. Ничего хорошего из нападений на ингушей не получится, сказал он, только эскалация насилия, только новая война. Возможно, некоторые милиционеры в гневе, но людей, сердитых на местную милицию, гораздо больше. Во время осады погиб только один милиционер, и многие считают милицию трусливой.

Как и Цалиеву, винят многих учителей. Матери погибших детей говорили о поведении учителей и начали воссоздавать картину, которая им не понравилась. Внимание сосредоточилось на тех, кто создал учительский комитет, первую группу взаимопомощи, которая появилась в городе после осады.

Комитет возглавила заместитель директора школы Лена Касумова. Торопясь начать сбор пожертвований, считая, что ее и ее мужа Ахмеда в городе знают и доверяют им, они открыли банковский счет для пожертвований на имя Ахмеда. Они также позаботились об открытии счетов для уцелевших (почти ни у кого в Беслане до осады не было банковского счета) и публикации данных об этих счетах в СМИ и на сайтах, чтобы пожертвования могли поступать непосредственно тем, кто нуждался в помощи. Впоследствии о Лене и ее коллегах по комитету писала пресса, и люди начали говорить, что они действовали в своих интересах, открывали счета на свои имена и, как мне иногда говорили, хотели прославиться.

Ходову тоже жаловались на Касумову, которую он знает с детства. Он зашел к ней и попросил поработать в общественной комиссии, члены которой распределяли средства, поступающие в Беслан (итоговая сумма достигла почти 20 млн фунтов).

По словам Маирбека Туаева, председателя общественной комиссии, дочь которого погибла в школе, учителя отказались работать с ним. Комиссия не одобрила подход учительского комитета к распределению денег поровну между всеми жертвами. В частности, отметил Туаев, нельзя было позволять отдельным семьям получать помощь напрямую. Это вызвало зависть соседей, которые могли не получить ничего.

У Туаева в этом смысле есть свои проблемы: надо решить, что делать с 10 подаренными холодильниками. Холодильники нужны 80 бедным семьям. Комиссия решила использовать при распределении средств многослойный механизм, и несколько недель промучилась над тем, кто сколько должен получить, в зависимости от тяжести потери или страданий. В конце концов было решено, что на каждые 100 рублей, выплаченных семье погибшего, должно приходиться 80 рублей за тяжелое ранение, 60 за ранение средней тяжести и 35 за пребывание в заложниках.

Туаев сказал мне, что это предложение получило широкую поддержку. Другие не были уверены в том, что простые заложники должны что-то получить. Хотя некоторые из простых заложников, конечно, перенесли психологическую травму. Кроме того, у многих заложников проявился синдром, называемый "вина уцелевших". "Каждый день я выхожу на улицу и вижу людей, которые меня ненавидят", - сказала мне одна из женщин.

Была еще Лариса Седакова, мать Аиды, история которой стала широко известна после публикации фотографии Аиды, пробирающейся в школу искать мать после окончания осады. По словам Ларисы, ей часто кажется, что на нее собираются напасть, когда она выходит в город. Учительский комитет, состоящий, конечно, из выживших, подчеркнул, что в смысле поддержки ко всем будут относиться одинаково. На самом деле они получили около 30 тыс. фунтов, а не миллионы, как общественная комиссия, но миллионы остаются в банке, а учителя уже оказали помощь наиболее нуждающимся семьям через несколько дней после осады.

Лена Касумова рассказала о неприятном инциденте с членами комиссии и представителями местной администрации, когда на нее кричали: "Кто дал вам право создать этот комитет?" А Туаев заявил, что не желает дискредитировать себя, работая с учителями. После этого Лена хотела закрыть счет на имя Ахмеда, но другие сказали, что это означало бы признать свою неправоту, и они сохранили счет и продолжили работать по 12 часов в сутки, помогая советом и деньгами.

Тем временем матери погибших детей (которые намеревались создать собственный комитет, но не придумали названия) все больше и больше сердились на некоторых учителей. Они обсуждали письмо с обвинениями в их адрес, которое они намеревались послать Александру Торшину, получившему от Путина поручение расследовать трагедию. Они ни в чем не винили 19 погибших учителей, которых считают героями, но винят многих из оставшихся 63, таких, как Лена Касумова - в особенности Касумову, - которые, как считают матери, заботились только о себе, покинули школу, как только смогли, бросив детей.

Касумову сфотографировали, когда она бежала со своим девятилетним сыном, впавшим в шоковое состояние после взрывов, возвестивших об окончании осады. Она кричала, а он не реагировал, она попыталась наклонить его, но Тимур оцепенел, и у нее не было иного выбора, кроме как взять его на руки и бежать через линию огня.

Позже у Тимура началось психологическое бегство от реальности, он рассказывал врачам, что играл в школе в компьютерную игру, а не пережил реальную осаду. Дома он стал ходить в маске и с игрушечным пистолетом, изображая террориста. Он просил мать купить ему еще один пистолет. Он не мог спать один.

В конце концов их, как и многих, отправили на реабилитацию в Сочи, где им помогла индивидуальная и групповая психотерапия. И все-таки было трудно вернуться в Беслан, где жив ужас осады.

Касумова недавно узнала, что по поводу фотографии говорят, что она использовала сына, чтобы укрыться от пуль. Никто не сказал ей это в глаза, но она знает об этом тяжком обвинении. Эта ситуация похожа на историю об учительнице, которой пришлось бросить умирающего сына, чтобы спастись с младшим ребенком. По слухам, один из террористов увидел, что она бросает сына, и крикнул ей, что она свинья, недостойная быть матерью. Сплетню, пошедшую по городу, выдают за факт. Правда заключается в том, что террорист обругал женщину, когда она пыталась поднять сына и бежать с обоими детьми. Террорист сказал, что он все равно умирает, и вынудил ее оставить его.

Все, что могла сказать Касумова, это то, что у нее не было возможности что-то изменить. Они с Тимуром спаслись, но могли и погибнуть. Просто так вышло. Случайность. Террористы ей часто снятся, и она не знает, когда снова почувствует себя в безопасности.

Под письмом Торшину по поводу учителей должна была стоять подпись, и Римма Гумецова согласилась подписать его от имени матерей погибших детей. Она входила в их организацию, хотя, единственная, не могла быть уверена в том, что ее ребенок погиб. Умом она понимает, что Аза, ее единственная дочь, погибла в спортзале. Но сердце по-прежнему ждет, что Аза войдет в двери их дома.

В то утро Аза пошла в школу одна, в новенькой форме, мечтая увидеться с друзьями. Когда началась осада, она сидела рядом с соседкой, которая привела в школу своего сына. Аза, которой было всего 11 лет, утешала соседку и одолжила ей заколку. (Соседка потом отдала заколку Римме на память.) Потом Аза потеряла это место в зале и оказалась с тремя своими одноклассницами, Эммой, Светланой и Мадиной, как раз там, где обвалилась крыша, и никто не выжил. Родители других девочек нашли тела дочерей и похоронили их. Азу найти не удалось.

Ее мать и отец объездили больницы Беслана и Владикавказа, осмотрели тела в моргах. Через несколько дней, так и не найдя Азу, они развесили по городам объявления о розыске и послали их в больницы Москвы и Ростова, где лечились другие жертвы. Они надеялись найти ее живой. Они сдали кровь на тесты ДНК, но они не совпали с образцами последнего трупа молодой женщины, который находится в ростовском морге. По словам Риммы, смириться было трудно, но она полагает, что тело Азы по ошибке забрала и похоронила другая семья.

Она выяснила, что 38 семьям разрешили идентифицировать и забрать тела детей без проверки ДНК. Теперь Римме и ее мужу предстоит уговорить эти семьи сдать кровь и пройти идентификацию с телом, находящимся в морге. Если им повезет, они найдут семью с совпадающими результатами, тогда будет проведена эксгумация, и они получат тело Азы. Но Римма боится, что Аза может оказаться не в первой могиле. Она думает о том, согласятся ли семьи помочь им.

Можете представить себе, как это подействовало на Римму и ее мужа Александра. Они не могли работать - он таксист, а она продавщица в киоске, Римма отказалась от лечения по поводу стресса и депрессии, считая его нравственно недопустимым, пока ее дочь не нашли. Поскольку Азы нет ни среди живых, ни среди мертвых, они не имеют право на компенсацию. По иронии судьбы, этой семье помогает учительский комитет.

Римме было стыдно брать деньги, но в конце концов она согласилась.

В письме, которое она подписала, учителей обвиняют в нравственных, а не уголовных проступках, хотя и намекают, что они могли быть в сговоре с террористами. Авторы утверждают, что детьми, которые оказались в спортзале без родителей, никто не занимался, а учителя посадили их на места, самые опасные при взрыве. Поведение некоторых учителей было ужасным, говорится в письме. Они позволили детям сгореть заживо. В момент смерти дети были одни. Учителя думали только о себе.

Мне говорили, что матери хотят, чтобы эти учителя не смогли вернуться к учительской работе. Это печально, потому что, насколько я могу судить, Лидия Цалиева, Лена Касумова и другие сделали все возможное, чтобы позаботиться о детях в этих страшных условиях.

Ко времени встречи с Цалиевой в Доме культуры матери едва могли сдерживаться. Цалиева надеялась на спокойное обсуждение, но вместо этого ей пришлось выслушивать оскорбительные тирады. Собрание превратилось в хаос, одна женщина кинулась на Цалиеву, вытянув руки, как будто хотела ее задушить. Она грозилась убить Цалиеву, плеснуть ей в глаза кислотой. Это был кошмар, сказала Цалиева, рассказывая мне о собрании.

Ее возможной убийцей была Ольга Азиева, невестка которой, Злата, учитель информатики, погибла. Как и в случае с Азой, были проблемы с ее идентификацией.

Сначала семья отказалась от тела, но анализ ДНК подтвердил, что это Злата. Потом родственники поставили под сомнение результаты анализа, но сами сдать кровь отказались.

Как заявил муж Ольги, Виталий, они хотели показать всем, что есть уважающие себя семьи, понимающие, как правильно хоронить, и было бы недостойным отказаться взять тело, которое было трудно узнать, так как оно сильно обгорело, и части лица и одной руки не хватало. Ольга не была в заложниках, но впоследствии узнала, что Цалиева указала террористам на Злату как на специалиста по компьютерам. Иногда она думала, что в конце осады террористы похитили Злату, обладавшую интересующими их профессиональными навыками. Семья не знала в точности, как погибла Злата, но многие говорили им, какой она была смелой и доброй, как она заботилась о детях во время осады, как террористы не раз приставляли к ее голове пистолет, когда она просила воды для детей.

С точки зрения Ольги, поведение Златы разительно отличается от поведения других учителей, Касумовой, а особенно - Цалиевой. Ольга была готова поверить почти всему, что говорили о Цалиевой. Она сказала мне, что готова убить ее.

Как и многие жители города, Ольга верит, что террористы подкупили Цалиеву, которая позволила им спрятать в школе оружие и взрывчатку. Говорили, что рабочие, которые ремонтировали школу летом, спрятали оружие под полом. Поскольку в заложники попали родственники Цалиевой, а сама она проработала в школе более 50 лет, эти обвинения кажутся, мягко говоря, неправдоподобными. По словам Цалиевой, эта бригада рабочих ремонтирует школу уже больше 20 лет.

По словам Касумовой, многие в городе поддерживают Цалиеву, но, кроме самой Касумовой, я не встречал ее сторонников, пока не познакомился на кладбище с бывшим директором другой школы. Он попробовал заступиться за Цалиеву на собрании, но ушел, когда ситуация вышла из-под контроля. Он считает обвинения против нее абсурдными.

Сама Цалиева говорила мне, что к ней домой приходит много доброжелателей. Она вновь рассказала историю осады и о том, как она просила террористов пощадить детей. Я спросил, боится ли она за свою безопасность, она ответила, что ей нечего бояться. Она сказала, что на собрании пригласила своих обвинителей прийти к ней домой поговорить. Она просила лишь о том, чтобы ее выслушали.

Ходит также слух, что Цалиева готовила курицу для террористов. Но она рассказала, как террористы приказали ей на третий день осады найти им повариху. Повариху спросили, есть ли какая-то провизия, и она ответила, что есть две мороженых курицы. Ее послали готовить еду, но тут раздался взрыв. (Это свидетельствует о том, что террористы не намеревались приводить в действие взрывные устройства, иначе не потребовали бы еду.)

Позже повариха сказала Цалиевой, что сделала бы все, что велели террористы. Если бы они велели ей лизать их сапоги, она бы это сделала. Что еще она могла?

Что мог кто-либо другой?

Куда делись деньги?

Среди политиков много разговоров о восстановлении Беслана, но никто, похоже, не знает, что это значит. Огромные суммы денег, как из государственных, так и из частных источников, пошли на помощь жертвам и их родственникам сразу после трагедии. Обещаны еще миллионы, начато строительство двух школ. Российский Красный Крест получил около 2 млн фунтов от российских доноров и организаций Красного Креста за границей, предоставил медицинскую и психологическую помощь, игрушки и одежду для 345 семей. Другие благотворительные организации, такие, как Charities Aid Foundation (CAF) и "Врачи без границ", отправили в Северную Осетию в конце осады медицинские грузы. В настоящее время CAF и другие фонды помогают раненым и тем, кто страдает посттравматическим синдромом. Российское правительство пообещало выделить 20 млн фунтов в течение двух лет. Власти Северной Осетии выплатили компенсации всем семьям и оплатят могилы. Учительский комитет распределил тысячефунтовые пожертвования, общественной комиссии предстоит распределить 20 млн фунтов, которые находятся в банке.