Иностранная пресса о России и не только

Интервью с Владимиром Сорокиным на книжной ярмарке во Франкфурте

Книжная ярмарка. Солидная гостиница во Франкфурте-на-Майне. Официант в ливрее подает кофе в серебряном кофейнике. Владимир Сорокин выглядит молодо, но устало. Прежде чем отвечать, он долго раздумывает.

Когда переводчица начинает переводить, он откидывается назад. В его последнем романе "Лед", который является ироничной интерпретацией повседневных мифов России, речь идет о секте, которая пробуждает людей при помощи ударов молотом. Кто не способен к озарению, обречен на жестокую смерть.

В последний раз Сорокин попал на первые полосы газет, когда путинская молодежная организация "Идущие вместе" подала на него в суд за якобы присутствующую в романе "Голубое сало" порнографию.

Корреспондент газеты Sueddeutsche Zeitung взял интервью у российского писателя.

- Вы знакомы с Дитером Боленом?

- Знаете, что значит "болен" по-русски? Это значит, что он больной. Дитер Болен - больной Дитер. Modern Talking всегда были слишком слащавыми. Мне больше нравится классический рок.

- На этой книжной ярмарке на Дитера Болена смотрят как на феномен. (Речь идет о скандальной книге мемуаров. - Прим. ред.) В России такое возможно?

- Такое сейчас повсеместно, однако не следует относиться к этому серьезно. Это не литература. В России миф литературы по-прежнему жив. Литература по-прежнему воспринимается как нечто загадочное, нечто, данное свыше. В России до сих пор самые чувствительные читатели. На писателей смотрят как на ангелов. А раньше они вообще считались святыми.

- Ваши противники видят вас скорее как дьявола. Можно ли сказать, что вы нетипичный российский писатель?

- Меня можно отчасти рассматривать как типичного российского писателя, но отчасти и нет. Так или иначе, это поверхностное суждение. Например, недавно обо мне написали: "Сорокин - российский маркиз де Сад". С другой стороны, такие суждения неудивительны, поскольку в некоторой степени я рушу традицию российской литературы. Однако только загнившую ее часть.

- Что это за часть?

- Это как раз упомянутая традиция делать из российских писателей святых. Они никогда не были святыми. С моральной точки зрения, они зачастую были даже хуже так называемых моральных людей и совершали гораздо худшие поступки. В минувшие 150 лет российская литератур была больше, чем литература. Был целый ряд поэтических идиотов, которые гордились тем, что они больше чем поэты. Я сократил российскую литературу до нормального размера. Она - не фетиш, не музей и не церковь.

- То есть вы моралист?

- Да. Я думаю, что я выполняю в России своеобразную гуманитарную миссию. В этом я не одинок.

- Значит, в пику вашим противникам, настоящий патриот - это вы?

- Да. Если демократию можно рассматривать как патриотизм, тогда я человек, который любит свою страну - свободную страну.

- Но есть критики, которые полагают, что ваши скандалы являются просчитанной пиар-стратегией.

- Я никогда намеренно не выстраивал свой имидж. К тому же я не люблю скандалы. Люди, которые любят скандалы, склонны к эксгибиционизму. Я скорее склонен к подсматриванию. Скандал, который устроила организация "Идущие вместе", для меня и моих друзей был серьезной и неприятной историей.

- Сейчас вы известны как никогда. Повлияло ли это на вашу работу?

- Нет, но это привело к тому, что я научился ценить время. В ближайшие месяцы я хочу уехать из Москвы в более уединенное место, где меня от внешнего мира будет ограждать стена и где я смогу спокойно писать.

- Почему ваши истории так часто оборачиваются насилием?

- Некоторые мои книги вообще обходятся без изображения насилия. Однако эта тема всегда двигала мной, поскольку я рано с столкнулся с насилием, как и большинство людей в этой стране. Я спрашиваю себе: почему люди мучают и унижают других людей? Почему насилие так часто встречается в повседневной жизни?

- Возможно, описание сцен насилия - это тоже форма вашего подсматривания?

- Отчасти да. Я думаю, что каждый писатель в определенном смысле вуайер. Однако я смотрю не только на сцены насилия, а на жизнь и людей в принципе. Лев Толстой тоже любил шпионить за членами своей семьи. В своем доме он и так мог все открыто видеть, но ему надо было подсматривать сквозь замочную скважину. Я очень хорошо это понимаю. Это страсть, которая удерживает писателя за письменным столом.

- Почему в романе "Лед" люди так брутально ищут спасения?

- Каждая метаморфоза связана с болью. Роман повествует об отчаянной попытке людей вернуться к раю. Конечно, это больно. В каждой религии идея спасения связана со своего рода избранничеством. Даже в Библии говорится: "Многие были призваны, но немногие избраны".

- Почему, читая роман "Лед", никогда не знаешь, как относится к главным героям, с симпатией или с отвращением?

- Как раз в этом и состоят главная проблема романа. Люди испытывают симпатию к попытке бороться с "мясомашинами", которые сидят внутри человека. С другой стороны, мы понимаем, что все сами являемся "мясомашинами". Для меня "Лед" - это метафорический роман. Он описывает тупик, в котором находимся мы с нашей цивилизацией. Мы превращаемся в существ, которые живут автоматически. Автоматизм решений, эмоций, даже человеческой любви привел меня к написанию этого романа.

- Почему настоящая любовь в романе "Лед" платоническая?

- Это книга о том, что можно обойтись и без секса.

- В самом деле можно?

- Чисто теоретически, да. Я, правда, никогда не пробовал.