Иностранная пресса о России и не только

Своим мнением о беспорядках в парижских пригородах делятся 23-летний электромонтер и рэпер Жак-Мани, 22-летний телеоператор Кристиан и 23-летний безработный фотограф Янглинш.

Жак-Мани: Все говорят об интеграции, но почему я должен интегрироваться? Я родился во Франции... Интеграция - это для тех, кто является прямыми иммигрантами, кто приехал из Африки на европейский континент. Интегрироваться - значит адаптироваться. Мне не нужно адаптироваться, потому что мой отец и моя мать уже адаптировались, чтобы я мог родиться здесь и учиться в школе, как и другие дети. Единственное наше отличие - это то, что у нас другой цвет кожи, а наши родители были иммигрантами. Но так решила сама Франция. Когда эти городки строились, рабочей силы не хватало. И что же сделали? Сначала позвали алжирцев. Но их было недостаточно. Стали искать марокканцев, тунисцев. Потом - сенегальцев, малийцев, заирцев и прочих. Взять ашелемы (HLM, Habitations à Loyers Moderés - дешевые многоквартирные дома. - Прим. ред.) - они на 100% построены иммигрантами. Да, там было и 3% чистокровных французов, но это был самый низший социальный слой.

Кристиан: Я так скажу: "Господа государственные чиновники! Молодежи не нужны ваши деньги, мы не собаки, мы можем и сами выкрутиться. Предоставьте нам возможности, только возможности чего-то достичь в жизни". А это значит - хватит дискриминации!

Жак-Мани: Если я привожу домой собаку, я знаю, что собака может кого-нибудь покусать: такую возможность нужно предусматривать. То же самое с иммиграцией. Когда государство завозило иммигрантов во Францию, нужно было создать условия, чтобы люди ладили друг с другом, но вместо этого государство запустило ситуацию.

Янглинш: Проблема пригородов - это проблема социальная. Когда наши родители приехали во Францию, они приехали сюда просто работать. Француз был наверху, а чернокожий и араб - внизу. Сейчас мы, их дети, окончили школу, началось сближение социальных слоев, но нам вставляют палки в колеса, чтобы мы оставались внизу.

Кристиан: Мой отец на родине был журналистом. Это настоящий мужик, очень умный, он много учился. Здесь он - чернорабочий. Я не могу с этим согласиться. Я не хочу плевать в отца, я горжусь тем, что он делает, он кормит семью. Но я не хочу быть чернорабочим. Я хочу быть хозяином самому себе. Почему бы мне им не стать? Что, если я черный, я не могу основать собственную фирму?

Жак-Мани: Они принимают нас за рыбопитомник. Если отец вырос в этой ванне, значит, и сын должен расти в той же ванне. Думаешь, если ты пойдешь голосовать, что-то изменится? Да никогда в жизни!

Кристиан: Столетие назад французы приезжали к нам за золотом, за богатствами. Естественно, что теперь, когда у нас уже ничего не осталось, мы приезжаем сюда, потому что так можно выжить. Приезжаем, рискуя умереть, погибнуть от пули. Когда в Париже загорелись дома, Саркози спросил у людей: "У вас есть документы?" Твой сын, твоя жена, твоя сестра умирают, а он спрашивает, есть ли у тебя документы. К нам нет никакого уважения. Как же после этого чернокожим и арабам не бунтовать?

Янглинш: Говорят об интеграции, но от белого француза не требуют, чтобы он интегрировался во Франции. Мы все - французы. Интегрироваться? А для чего? Чтобы стать чернорабочим? Когда ты работаешь на заводе, таскаешь ящики, ты интегрирован. Это и значит быть хорошим черным...

Жак-Мани: Иногда, когда я разговариваю с людьми, они задают мне вопрос: "Что значит для вас быть... э-э-э... "блаком" (от англ. black - распространенное во Франции разговорное обозначение чернокожих. - Прим. ред.)?" А что такое "блак"? Это такой же француз! Я - черный и этим горжусь.