Иностранная пресса о России и не только

Она охраняет трофейное искусство. Интервью с Ириной Антоновой, директором московского Музея им. Пушкина

- Когда в 1945 году в Москву прибыли дрезденские шедевры, в том числе "Сикстинская Мадонна" Рафаэля, их распаковали вы?

- Для меня искусство связано с эмоциями. Когда на нас обрушилась эта лавина шедевров, на меня это произвело громадное впечатление. Каждый раз, когда распаковывалась новая картина, это было как удар. Я считаю, что подобный восторг свойственен тем, кто интересуется искусством.

- А вы не присутствовали при том, когда в Германии шли поиски художественных ценностей для отправки в Москву?

- Я присутствовала при том, когда реставраторы распаковывали "Сикстинскую Мадонну". Это было похоже на священнодействие. Картина была замотана в белые полотнища, я все еще помню эту сияющую белизну, из которой появилась картина.

- Вы работали с картинами. В чем заключалась эта работа?

- Мы их инвентаризовали.

- Но вы не были в Германии?

- Нет, в Германии я не была.

- Вы помните, в каком состоянии находились художественные ценности, прибывшие из Германии?

- Да. Некоторые произведения были в очень плохом состоянии.

- Ущерб им был нанесен хранением в германских штольнях и каменоломнях?

- Да. Некоторые картины, написанные на дереве, были совсем мокрыми. Например, "Динарий кесаря" Тициана. Его пришлось сушить три года. Можно только удивляться, что картины вообще сохранились.

- То есть картины были спасены русскими солдатами?

- Я считаю, что да, они были спасены.

- В ваших хранилищах то и дело находятся шедевры, которые считались утерянными. На выставке "Археология войны" вы показали те экспонаты из берлинских собраний, которые до тех пор казались утраченными. Можем ли мы ожидать других крупных сюрпризов?

- Это возможно.

- Вы знали, что предметы археологии, черепки привезены из Берлина?

- Мы это узнали только что.

- Но разве на мешках не было написано, откуда они?

- Мне это неизвестно.

- Предоставите ли вы возможность немецким ученым изучить именно эти предметы?

- Мы и так работаем вместе.

- Над чем в данный момент работают ваши реставраторы? Над пока что не выставлявшимися предметами?

- Да, у нас есть еще кое-какие предметы, над которыми работают реставраторы.

- Над археологическими находками?

- Да, недавно мы показали их нашим немецким коллегам. Все!

- Однако проблема для ученых заключается в том, что они хотят знать, какие предметы искусства пережили войну, и им не важно, где они находятся.

- Мы тоже хотим знать это. Но мы не получаем никакой информации о том, в каком месте Германии находятся тысячи шедевров, вывезенные во время войны из России.

- Германия требует возврата предметов трофейного искусства. Вы же хотите, чтобы они остались в вашем музее.

- Это (т.е. реституция) невозможно, и я объясню вам почему. Три четверти произведений итальянского искусства, которые хранятся в Лувре, попали в Париж вместе с Наполеоном. Мы это знаем, и, тем не менее, они остаются в Лувре. Я знаю место, где в монастыре Виченцы висела большая картина Веронезе. Теперь она находится в Лувре, там она и останется. То же самое касается мраморов Элгина (Elgin Marbles, коллекция античной скульптуры лорда Элгина, вывезенная из Парфенона и хранящаяся ныне в Британском музее. - Прим. ред.), который остается в Лондоне. Вот так.

- Поэтому все должно оставаться, как есть?

- В нашем законодательстве предусмотрены исключения для религиозных предметов искусства, собственности жертв фашизма и Холокоста.

- Может ли германо-российская проблема разрешиться в том случае, если Германия выплатит репарационные платежи за умышленно уничтоженное русское искусство? Можно ли компенсировать искусство деньгами?

- Наш закон предусматривает возможность обмена. Но как можно сравнивать предметы искусства? Что можно отдать за Рембрандта? Какая замена будет адекватной? Деньги - нет.

- Не деньги? Не копия Янтарной комнаты?

- Но это же не оригинал. Это новодел.

- Вас очень расстроило то, что в конце 1950-х годов Советский Союз вернул так много предметов искусства?

- Нет, я этим не расстроена. Я это понимаю. Но подумайте, это же история. Я считаю, что эти полтора миллиона шедевров, в том числе Дрезденская художественная коллекция и предметы из Пергамского музея (Pergamonmuseum, берлинская галерея, где выставлены знаменитые фризы алтаря из Пергама и другие древние сокровища. - Прим. ред.), - это история. То, что осталось в России, это компенсация. Тысячная доля компенсации.

- В будущем году российские музеи уже не получат столько денег от государства, сколько они получали до сих пор. Как это отразится на вашей работе?

- Сейчас мы пока еще не знаем, как это отразится. Но музеи как были, так и останутся.

- Вы нисколько не волнуетесь, что ваша работа в музее полностью изменится из-за отсутствия денег?

- Нет, это невозможно.

- Можете ли вы себе представить совместную работу с немецкими учеными над реставрацией художественных ценностей из Германии? Не пойдет ли дело быстрее?

- Пусть тогда немецкие ученые работают здесь над экспонатами, которые здесь же останутся. Я не знаю, как это сделать.

- Вы сотрудничаете со многими молодыми учеными. Думает ли следующее поколение, которому не пришлось пережить ни войну, ни период восстановления, о трофейном искусстве иначе?

- Вряд ли.

- В России это не тема для обсуждения?

- Нет, у нас это не тема. Это не обсуждается.