Иностранная пресса о России и не только

Сегодня в Москве начинается процесс по обвинению руководителя музея Андрея Сахарова и художницы за небольшую выставку "Осторожно, религия!"

Этот инцидент наверняка известен заинтересованной публике. В январе прошлого года шесть человек разгромили экспонаты выставки. Музей обратился в милицию, однако после вмешательства церковных руководителей дело против вандалов было прекращено, а на скамье подсудимых очутились сами организаторы выставки. Их обвиняют в оскорблении религиозных чувств православных верующих, за что полагается до двух лет лишения свободы. Следователи даже не скрывали того, что на них оказывается давление сверху.

С протестами выступила лишь горстка правозащитных организаций. Деятели культуры не издали ни звука. Причина - страх перед надвигающимся "клерикальным большевизмом", как американский эксперт по славистике Светлана Бойм называет альянс между православной церковью и спецслужбами. Человека слаб, российская общественность - еще слабее. Слаб и Запад. В советское время правительства западных стран направили бы ноты протеста, а интеллигенция не упустила бы такую возможность, как трехдневный конгресс в Берлине под названием "Посткоммунистические реалии. Искусство и культура после распада восточного блока", чтобы выразить протест против политических преследований.

Разгром выставки Светлана Бойм интерпретирует как акт религиозного модернизма. При этом в ее словах чувствовалась радость, что из курьезного происшествия можно извлечь теоретическую пользу. Такой подход к реальности и к истории характерен для всей когорты теоретиков культуры, которые изучают социализм и его бренные остатки, чтобы "в метатеоретическом дискурсе деконструировать явления".

Однако культура в большинстве постсоциалистических государств не сводится к перформансу и инсталляции. Она остается культурой унижения и аномии, культурой права распоряжаться себе подобными. Потребность описать ее туманными метафорами свидетельствует о скрытом страхе перед действительностью. Тот факт, что в Берлине никому не пришла в голову идея выразить хотя бы символический протест против заявлений Бойм говорит о многом.

Сегодня необходимо, по словам философа и критика Бориса Гройса, "сформулировать новый теоретический дискурс, который бы отвечал посткоммунистической ситуации". Деятели искусства и интеллигенция должны спросить, какие последствия постсоциалистическая трансформация имеет для культуры.

Некоторые теоретики искусства и кураторы из Словении, Болгарии и Казахстана изложили проблемы искусства в своих странах. При всех нюансах, искусство в посткоммунистических странах сталкивается с одной принципиальной проблемой: отсутствие серьезного рынка произведений искусства и государственной поддержки некоммерческого искусства. Повсюду в Восточной Европе действуют западные структуры, которые заменяют художникам государство и освобождают его от рынка, однако делают его зависимым от норм и ценностей этих структур.

О ситуации в России с различный точек зрения в Берлине говорили Андрей Фоменко из Санкт-Петербурга и американский кинокритик российского происхождения Михаил Ямпольский. Фоменко указал на "чрезвычайное разрежение" в петербургском искусстве. Радикализм и неоакадемизм, целью которых было привлечь внимание Запада, исчерпали себя, считает он и в будущем смиренно надеется на "обращенное вовнутрь художественное накопление эстетического опыта".

Ямпольский описал возникновение в России агрессивного китча, составленного из элементов советского прошлого. В результате тотальный трэш утверждает себя как "культура чистого товара", в которой преодолевается культурный элитизм. Трэш - это культурный довесок в пандан к режиму Путина, говорит он. Ямпольский констатировал смерть проекта авангарда и не думает, что в посткоммунистическое время возникло что-то действительно новое.

Писатель Виктор Ерофеев, как будто подшофе, но не лезущий за словом в карман, говорил о кризисе морали в посткоммунистической России и жаловался на то, что русские всегда винят в своих бедах обстоятельства, но не самих себя. Русская литература, которая раньше устанавливала этическую планку, умерла, говорит он. То, как сейчас развивается ситуации, разбивает он слабые надежды молодых слушателей, не дает повода к оптимизму: "Надежды нет!"