Иностранная пресса о России и не только

После "триумфа" Республиканской партии на промежуточных выборах в конгресс США этого вопроса больше нельзя избегать: а не является ли Джордж Буш французом?

Само это предположение, безусловно, вызовет в ответ набор техасских ругательств. В конце концов, Франция - это та страна, которую Буш привык поносить последними словами.

Возражения президента Жака Ширака против войны в Ираке навлекли на него неизбывную нелюбовь его американского коллеги и неласковое прозвище "болван". С тех пор Белый дом создает такое впечатление, что он рассматривает большинство взглядов Франции как слабость и трусость (за исключением тех случаев, когда они совпадают со взглядами администрации Буша) и считает их фундаментально антикапиталистическими.

Однако во многих отношениях Буш больше вписывается во французскую политическую традицию, чем в американскую. Его страсть к вооруженной интервенции, абсолютизму и приверженность идеям национальной исключительности напоминают Наполеона, Людовика XIV и Шарля де Голля. Может быть, избиратели, голосовавшие на промежуточных выборах, просто решили, что Буш - политический чужак?

Возьмем военный авантюризм Буша. У президента выработалась ярко выраженная антиамериканская (и антиреспубликанская) привычка начинать войну - в Афганистане и Ираке - вместо того, чтобы прекращать войны в другой стране. Но ведь это очень по-французски.

Вопреки их имиджу "зажравшихся никчемных капитулянтов", по статистике французы - самая воинственная нация на планете. Между 1816 и 1980 годами они участвовали в большем количестве войн, чем любая другая страна - в 22, причем в семи случаях являлись инициаторами конфликта. Задолго до того, как Буш разработал стратегию упреждающего удара, французы практиковали ее в Африке, часто без эксплицитного одобрения ООН.

У Буша также очень напоминающие де Голля взгляды на исключительную судьбу его страны и универсальность ее ценностей. Другие президенты США, разумеется, верили в свою страну как в "сияющий город на холме" (так в 80-е годы назвал Америку Рональд Рейган. - Прим. ред.), но мало кто из них проявлял такую настойчивость в миссионерском распространении ее ценностей в другие страны - если потребуется, силой.

Политика "перехода" Буша на Ближнем Востоке поразительно напоминает попытку Наполеона в 1790 году экспортировать ценности Французской революции на острие штыка, ради свержения автократических режимов Центральной Европы.

Президент США, который включил в список книг для чтения на лето экзистенциального философа Альбера Камю, проявил также французскую тенденцию ставить теорию выше практики. Тогда если большинство американских президентов вели войны с другими странами, президент Буш начал войну с абстрактным понятием - с терроризмом. Неудивительно, что некоторые интеллектуалы левого толка, в частности Бернар-Анри Леви и Андре Глюксман были в восторге от такой интеллектуальной смелости.

А его реакция на критику словно вдохновлена французской певицей Эдит Пиаф, которая пела: "Non, je ne regrette rien" ("Нет, я ни о чем не жалею"). Хотя он публично осуждает государственный центризм Франции, на деле он разделяет галльскую концепцию авторитета центральной власти.

Он сильно повысил государственные расходы за время своего президентства и стремился расширить свои исполнительные полномочия. Пытаясь оправдать тайное прослушивание американских граждан, законники администрации доказывали, что президент страны может определять интересы безопасности страны так, как пожелает.

Людовик XIV, как известно, сформулировал эту удобную абсолютистскую позицию три века назад: "Государство - это я". В начале этого года Буш выразил ту же мысль не менее удачно, хотя и не так изящно: "Я принимаю решения, и я решаю, как лучше".

Однако во время промежуточных выборов американские избиратели показали, что французские замашки их президента им не по нраву. Они продемонстрировали свое недовольство войной в Ираке и поддержали больший контроль конгресса над президентской властью, возродив систему сдержек и противовесов.

Парадокс в том, что европейцам тоже не нравится "француз" на Пенсильвания-авеню. Они бы предпочли видеть на его месте истинного "американца", демонстрирующего приверженность ценностям, которые на протяжении ХХ века делали США оплотом демократии, поддерживающего многонациональные организации, созданные его предшественниками, тихо говорящего, но крепко держащего в руках большую дубинку.

Невысказанный страх, который существует в Европе, заключается в том, что разочарованная Америка уйдет в свою скорлупу, вместо того чтобы иначе сформировать свою мировую политику.