Иностранная пресса о России и не только

Перед глазами Розы стоят картины недавнего прошлого. Подперев щеку рукой, она словно видит картины, которые никак не удается изгнать из памяти: окруженную деревню, вооруженных солдат, расстрелы, кресты, вырезанные ножом на груди мужчин. Перерезанное горло ее двоюродного брата. Ее рассказ то и дело прерывается рыданиями, но Роза Арсемикова хорошо помнит ту зачистку, устроенную российскими войсками.

Это было в декабре 2001-го - через два года после начала второй чеченской войны. Роза, живущая в убогом лагере беженцев в соседней Ингушетии, не хочет возвращаться домой. "Здесь я чувствую себя спокойно. Там слишком опасно", - шепчет она, сидя на одном из двух матрасов в темной 15-метровой комнате, где она живет с мужем и шестью детьми. Сидящий рядом с ней шестилетний Бислан поднимает майку и показывает ожоги на животе. В день зачистки ему удалось убежать из горящего родительского дома.

Теперь Роза и ее родные вместе с 250 другими семьями живут в бывшем коровнике, переоборудованном в барак для беженцев, под Назранью - ингушской столицей, расположившейся у подножья Кавказских гор (с 2000 года столица Ингушетии - Магас. - Прим. ред.).

Этот лагерь в селе Альтиево организован хуже, чем обычные палаточные лагеря. Внутренние стены помещения заменяют фанерные листы. Окна затянуты полиэтиленом. Газовая плита греет комнату постоянно, но телевизор уже не работает. Время от времени откуда-то доносится зловонный запах.

Гуманитарные организации пытаются хоть в какой-то мере сделать это место пригодным для жизни. Внутри помещения бывшая кормушка служит общей полкой. Снаружи установлены блочные стены, закрывающие душевые кабины и места для стирки белья. Есть детский сад. В соседнем городе биржа труда предлагает работу. "Здесь мы не живем, а выживаем!" - роняет Розина соседка.

Несмотря на грязь, тесноту и скуку, жители лагеря утверждают, что предпочитают остаться здесь, чем возвращаться в Чечню. Почему? Ответ всегда один: "Там мне страшно". И за этим ответом неизменно следует рассказ об одной из тех "адресных операций", которые, по свидетельству правозащитных организаций, стали проводиться вместо зачисток. Их суть в том, что вместо нападений на целые деревни вооруженные люди в масках проводят ночные рейды по отдельным домам в поисках "бандитов" (так официально называют повстанцев).

"Арестованных - виновны они или нет - отправляют в фильтрационные лагеря, где их пытают и избивают. Хорошо, если оттуда они возвращаются живыми", - рассказывает Руслан Бадалов, председатель Чеченского комитета национального спасения - местной неправительственной организации, созданной в Назрани. Эти похищения часто превращаются в чистой воды вымогательство: родственники сбиваются с ног в поисках похитителей, которым потом платят выкуп за похищенного сына или отца, или, в худшем случае, за его изуродованный труп.

"Все чаще такие операции проводят не русские, а чеченцы. Они пользуются доносами соседей друг на друга. Сегодня уже никто не может доверять никому. Это создает атмосферу террора", - подчеркивает Руслан Бадалов.

Эти рассказы напоминают им о том, что обстановка в Чечне, всего в нескольких километрах от ингушских лагерей, еще далеко не "нормализовалась". Несмотря на то что о политической и экономической стабилизации в республике с гордостью говорят и российские власти, и их грозненский протеже Ахмад Кадыров, который 5 октября стал президентом республики в результате опереточных "выборов". Впрочем, большинство беженцев, живущих в Ингушетии, отказались идти на избирательные участки, открытые на границе.

Тем не менее с приближением президентских выборов на беженцев стали оказывать давление, чтобы заставить их вернуться в Чечню и тем самым доказать, что "нормализация" действительно имеет место. Часто власти действовали методом принуждения. Во многих лагерях были перебои с подачей света, воды и газа; распускались слухи, что дальше будет только хуже.

Один из лагерей - "Бэла" - в конце концов был вообще закрыт. Его 1200 обитателей подписали заявление о желании вернуться в Чечню. Подпись эта дала им право переехать... в другие палатки, стоящие в двухстах метрах от прежнего места. Такое решение устраивает всех: теперь власти могут показывать журналистам списки семей, возвращающихся на родину, но сами беженцы могут остаться.

Эта странная игра в полуправду как-то не вписывается в картину "нормализации", о которой говорит Москва.