Иностранная пресса о России и не только

Находящийся в Москве аналитик UPI Питер Лавелль спрашивает о будущем американо-российских отношений экспертов Дейла Херспринга, Питера Рутланда, Эндрю Кучинса, Иру Стросс, Гордона Ханна, Влада Собелла и Януша Бугайски.

UPI: Объявленные Владимиром Путиным политические реформы, включая назначение Кремлем региональных губернаторов, вызвало негативную реакцию со стороны западных политиков и СМИ. Распространено мнение, что Россия начала движение к старым традициям авторитарного правления. Недовольство многих наблюдателей усиливает то, что Запад может сделать немногое, чтобы повлиять на политический порядок в России, не похожий на хаос 1990-х годов.

Как политическая обстановка в России скажется на американо-российских отношениях?

В какой степени она должна сказаться?

Путина, похоже, не трогает озабоченность Запада природой российской демократии. В каком-то смысле политический порядок в России уже не является темой диалога. Может быть, США надо сосредоточиться на других важных элементах двусторонних отношений - энергетическом сотрудничестве, мерах по нераспространению, "войне с терроризмом" и торговле?

Хорошо это или плохо, но Путин перевернул страницу. Как отреагируют на это США?

Дейл Херспринг, бывший военный моряк и дипломат, профессор политологии Университета Канзаса:

- Это одна из составляющих вечной дилеммы в американской внешней политике. С одной стороны, некоторые считают, что самое важное для США - подталкивать другие страны к улучшению ситуации в области прав человека, то есть добиваться от них, чтобы они вели себя как американцы. Это стало реальным приоритетом во время администрации Картера, когда составляло суть политики США во всем мире.

Есть проблема, связанная с политикой, в рамках которой другие страны заставляют изменить свою внутреннюю политику с тем, чтобы они больше походили на наше представление о том, каким "должен" быть мир. Именно так мы вели себя с СССР и другими коммунистическими странами. Поправка Джексона-Вэника является ярким примером. К сожалению, в целом результат, в смысле влияния на их политику, оказался негативным. Максимум, чего мы добились, это ощущения, что поступаем правильно. Мы взяли на себя роль Бога, и, даже если наша деятельность оказывалась контрпродуктивной, мы были довольны собой.

Исходя из собственного опыта, могу сказать, что мы гораздо больше влияли на русских и поляков во времена коммунизма, когда мы вели закулисную работу по поводу разлученных семей и других прав человека. Я мог бы назвать множество польских чиновников, которые в частном порядке советовали мне избегать публичности и превращения этих вопросов в политический спор - иначе у них будут связаны руки. Когда речь заходила о таких проблемах, как свобода прессы или свобода политического процесса, русские и поляки нас просто игнорировали.

Наконец, точно так же, как в советские времена, мы говорили, что существуют "более серьезные поводы для беспокойства, чем свобода прессы (имея в виду контроль вооружений), тот же аргумент можно выдвинуть и сегодня - войну с терроризмом. Нравится нам это или нет, мы в одной лодке, вне зависимости от того, как мы оказались в нынешней ситуации. Реальность такова, что нам нужна Россия, а мы нужны ей. Это вовсе не означает, что мы не должны использовать "черные ходы" и официальные контакты, давая России понять, как мы воспринимаем ситуацию, но громкие общественные кампании ученых или политиков, скорее всего, приведут к отрицательному результату.

Я понимаю, что многих в правозащитном сообществе мои слова возмутят. Россия действительно подписала конвенции, согласившись уважать свободу прессы и другие индивидуальные и корпоративные свободы. Нет ничего плохого в том, чтобы отметить, что она их не соблюдает. Однако не следует надеяться на то, что давление извне повлияет на президента страны, предпринимающего эти негативные шаги, если рейтинг его популярности достигает 72%. Это особенно справедливо, когда огромное большинство населения считает эти шаги оправданными после Беслана.

Питер Рутланд, профессор управления Университета Весли:

- Я бы поспорил с утверждением, что Запад мог существенно влиять на российскую внутреннюю политику в 1990-е годы. Не думаю, что это так. Можно ли привести примеры этого благотворного влияния? От штурма парламента до вторжения в Чечню и фальсифицированной приватизации, Ельцин не обращал внимания на мнение Запада. Делает ли это нынешнюю ситуацию лучше? Нет. Но она становится более знакомой, чем принято считать.

Путин не столько переворачивает страницу, сколько возвращается к старым правилам игры - авторитарному контролю. Америка научится жить с авторитарной Россией точно так же, как научилась не испытывать дискомфорта, ведя дела с генералом Первезом Мушаррафом, саудовским королевским домом и другими недемократическими правителями. Но я не уверен, что эта авторитарная стратегия окажется эффективной в России. Она может затормозить устойчивый экономический рост, не предотвратить эскалацию этнического конфликта на Кавказе.

Мир изменился, и Россия изменилась с 1980-х годов. Я не верю, что Путин может засунуть зубную пасту обратно в тюбик и остановить развитие российского общества. Америка заинтересована в успешности России, но я не верю, что политика Путина обеспечит успех, который будет служить интересам обеих стран.

Эндрю Кучинс, директор московского Центра Карнеги:

- Действительно, у США мало рычагов влияния на вопросы внутренней политики и экономики России, и появляется соблазн отбросить беспокойства по поводу недемократичных тенденций и сосредоточиться на сферах, где наши интересы пересекаются. В этом случае мы избрали подход, при котором со временем в процессе совместной работы в конкретных областях, представляющих взаимный интерес, появилось бы доверие.

Но было бы ошибкой считать, что в международных отношениях ценности легко отделить от интересов. Американские и европейские лидеры добиваются усиления демократических институций - независимых судов, независимого парламента, свободных СМИ, сильного гражданского общества, поскольку мы считаем, что они укрепят российское государство и увеличат способность России к эффективному партнерству в сфере экономики, безопасности и других областях.

Позвольте пояснить, что я имею в виду. Сегодня я считаю, что главной проблемой российского государства является системная коррупция, принявшая характер эндемии. После Беслана Путин признал, что ее существование в спецслужбах и армии - огромная проблема.

На мой взгляд, именно коррупция мешает российской экономики в полной мере реализовать ее потенциал, Путин также признал это в обращении к нации в 2003 году. Но, несмотря на осознание проблемы, есть все основания полагать, что ситуация не улучшается, а ухудшается. Суть проблемы коренится в неподотчетности и безответственности государственных структур - чудовищной бюрократии.

Что с большей вероятностью сделает государственных чиновников подотчетными: укрепление "вертикали власти" или укрепление демократических институций? Я бы поставил на второй подход, но, к сожалению, все данные указывают на то, что Кремль предпочитает первый. Я также убежден, что он ослабит способность России к партнерству не только с США, он повредит и целям экономической модернизации.

Ира Стросс, американский координатор Комитате по Восточной Европе и России в НАТО:

- Америка не готова полностью дистанцироваться от российской внутренней политики и не должна этого делать. Может быть, имеет смысл поднимать меньше шума. Однако внутренняя система России влияет на отношения в целом. Величайший грех Америки - недостаточная причастность. Это было и при Буше I, а на протяжении 1992 года США все больше дистанцировались от России. При Клинтоне также были периоды непричастности, хотя риторика заставляла предполагать противоположное.

Американское влияние всегда было меньшим, чем можно было предположить, читая воззвания русских националистов, которые зачастую винят во всех российских бедах США и их приспешников. Точно так же российские демократы и их союзники в американских СМИ винят в российских проблемах неправильный подход США (поддержку Ельцина и Путина, а не навязывание им своей воли). Реальность заключается в том, что США не всесильны, но неизбежно оказывают влияние, которое ослабевает, когда они ведут себя слишком самонадеянно. 1940-е годы были моделью настойчивого, но мудрого влияния, кульминацией которого стали план Маршалла и создание НАТО. 1990-е годы порой становились моделью самонадеянного противостояния.

Равновесия между советами и гуманитарной помощью не было. Советов было больше, чем помощи, которая их обеспечивала. Россияне никогда не были уверены в том, исходят ли советы от союзника, желающего помочь выздоровлению, или от противника, стремящегося добиться необратимого ослабления. Программа Нанн-Лугара (помощь в демонтаже советского ядерного оружия и обеспечении безопасности его хранения) воспринимается настороженно. Она была бы более эффективной, если бы Запад не просто разоружал Россию, но относился бы к ней как к союзнику, вырабатывая совместные стратегии и поддерживая законные интересы России.

Советы по демократизации воспринимались бы лучше, если бы они не облекались так часто в американскую риторику, направленную против централизма, что представлялось подталкиванием к разрушению. Это приобретает черты трагедии. Американцы предлагают России "федерализм", близкий противникам федерации. Россияне думают, что это заговор, направленный на разрушение их страны. Но речь идет просто об искажении имиджа Америки.

Америке необходимо переформулировать свои советы по демократизации таким образом, чтобы они были полезными для восстановления эффективного государства в России; ее военно-стратегическое партнерство с Россией должно более очевидным образом служить законным интересам России; а ожидаемый результат должен больше соответствовать входящему сигналу.

Гордон Ханн, автор книги "Российская революция сверху. Реформы, переходный период и крушение коммунистического режима, 1985-2000":

- При определенных обстоятельствах обстановка в России сильно сказывается на американо-российских отношениях, что продемонстрировала холодная война. В 1990-е годы процесс демократизации ограничил возможность антироссийских организаций в США добиваться от администрации Клинтона давления на Москву в связи с Чечней.

С другой стороны, демократически ориентированный режим в России влияет на отношения таким образом, что противникам Запада труднее формировать внешнюю политику. Многим хотелось бы, чтобы США вознаградили Москву за отказ от империи и авторитаризма отказом от расширения НАТО на восток и продуманным планом Маршалла. То, что этого не произошло, сужает границы влияния ситуации в России, характеризуемой как демократизация, на американскую политику.

Контраст с американо-китайскими отношениями бросается в глаза россиянам, и они, похоже, извлекают урок, которого я бы остерегся: оказывается, что иногда демократию и права человека заслоняют интересы американской внешней политики.

На мой взгляд, все более жесткий, но пока еще достаточно мягкий авторитарный режим, складывающийся при Путине, дает в руки западным "русофобам" и российским антизападникам более мощные рычаги. Первых поддержат более объективные наблюдатели, разделяющие мою точку зрения о том, что авторитарная Россия будет противодействовать американским интересам. Общие интересы, например, борьба с терроризмом, скорее всего, предотвратят новую холодную войну. Однако определенные моменты обозначат противоположность американских и российских интересов. Главную опасность представляют поддержка Москвой сепаратизма Абхазии и Южной Осетии, а также планы по продолжению ядерного строительства в Иране.

США должны и дальше заниматься энергетическим сотрудничеством, мерами по нераспространению, войной с международным терроризмом и торговлей. Но нельзя закрывать глаза на политические проблемы и нарушения прав человека. В конце концов, Россия, может быть, больше, чем мы, заинтересована в торговле и энергетическом сотрудничестве, что дает нам рычаги. Гипотеза о том, что у нас нет таких рычагов, не проверена президентом Бушем, а возможно, скоро придет время действовать.

Влад Собелл, директор Исследовательского института в Дайве:

- Необходимо переформулировать исходные факты. Тоталитарный советский враг исчез в 1990-1991 годах, когда Союз рухнул под тяжестью имперского напряжения и неэффективной экономики. В отличие от Германии и Японии, Россия освободилась от тирании самостоятельно, сделав ненужными военное поражение СССР и американскую оккупацию. В результате сегодня Россия строит демократию в русле собственной культуры и традиций.

Хотя это бесспорные исторические факты, многие аналитики и политики их явно не заметили. Они продолжают относиться к России так, как будто ничего не произошло, или так, как будто коммунизм был уничтожен в результате западного завоевания, поправляя Россию на каждом шагу и призывая к всяческим "средствам воздействия".

Этих людей, скорее всего, ожидает разочарование: их советы и предписания никому не нужны. Но вместо того, чтобы объективно анализировать демократическую эволюцию России и искать способы развития взаимных интересов, они направляют свою энергию на критику путинского режима, изображение его реформ "авторитарными", а законный пересмотр интересов России "неоимпериалистическим".

Западу давно пора признать реальное положение дел. США должны перестать судить и поучать и сосредоточиться на сотрудничестве в таких жизненно важных сферах, как энергия и безопасность. Запад должен сотрудничать с Кремлем и в поисках мирного урегулирования конфликтов на территории бывшего СССР и в Чечне. Единственным, кто имеет право судить о режиме, является российский народ, а не западные аналитики и чиновники.

Путина винят в создании "управляемой демократии" из-за того, что он якобы не доверяет "подлинной демократии" и не допускает свободного развития. Но те на Западе, кто назначил самих себя стражами демократии, делают то же самое. Не доверяя посттоталитарной России, они демонстрируют отсутствие демократических взглядов и веры в то, что демократия может пустить корни в России.

Януш Бугайски, директор восточноевропейского проекта в вашингтонском Центре стратегических и международных исследований:

- В Вашингтоне серьезно озабочены двумя проблемами в связи с "контрреволюцией" президента Путина и связью нового российского авторитаризма с новым российским империализмом.

Во-первых, возврат к централизации российского государства разрушит оставшиеся признаки демократии и может усугубить причины и следствия внутреннего конфликта. В частности, такая политика может привести к дальнейшей эскалации этнической напряженности, религиозных конфликтов и сепаратистских настроений на Северном Кавказе, и недовольство Москвой усилится. Она уничтожит всю подотчетность российских властей и приведет к произволу во внутренней и внешней политике. Наконец, вместо того, чтобы увеличить жизнеспособность России, политика Путина может ускорить сползание России к провалу.

Во-вторых, авторитарная Россия, скорее всего, распространит свою модель нелиберального правления и свои империалистические импульсы на весь регион СНГ. Если это удастся, подобная политика подорвет влияние США в Евразии, а если не удастся, стратегия России приведет к дальнейшей региональной нестабильности и усилению угрозы терроризма, также опасной для интересов Запада.

Путина не волнует строительство демократии в соседних государствах, он поддерживает диктаторов, которые будут обслуживать интересы Кремля. Такая политика будет питать политический радикализм, территориальный сепаратизм и религиозный терроризм на южных окраинах России.

Конечно, Вашингтон должен сосредоточиться на сферах, где он может работать с Москвой, - нераспространении оружия массового уничтожения и обмене информацией, необходимой в войне с исламским терроризмом. Однако он должен тщательно анализировать цели Москвы и то, насколько они совпадают с долгосрочными целями Америки, особенно при совместных действиях в Иране и Северной Корее. Вашингтону также необходимо следить за вкладом Москвы в борьбу с терроризмом и видеть, где политика Путина усиливает международную угрозу.

Кроме того, основы сотрудничества с США должен определять не Путин, а где может оказаться полезной бывшая сверхдержава, должна определять Америка. Наконец, "наткнуться на ту же страницу" можно только тогда, когда имеешь дело все с той же книгой.