Иностранная пресса о России и не только

В 1961 году лучший российский танцовщик балета ускользнул из цепких пальцев своих "опекунов" и бежал на Запад. На протяжении многих лет советская спецслужба продолжала мстить ему

КГБ наблюдал за происходящим. Когда Рудольф Нуреев, самый перспективный из молодых дарований Кировского балета в Ленинграде, сбежал из Советского Союза на Запад в июне 1961, это не стало сюрпризом для сотрудников секретного ведомства.

Вне сцены Нуреев был капризен и своеволен.

О нем знали, что он нарушает правила, заведенные в труппе, заигрывает с западными артистами и западными идеями, когда представляется удобный случай. Во время гастролей Кировского балета в Париже в июне 1961 года, он постоянно ускользал от своего "эскорта", чтобы завязать контакты с французской культурой и французами.

По этой причине КГБ пытался не допустить его участия в зарубежных гастролях и даже интересовался у его матери, не собирается ли он бежать из страны.

В аэропорту Ле-Бурже под Парижем КГБ привел в действие свой план. В то время как остальная часть гастрольной группы садилась на самолет, направлявшийся в Лондон, на плече Нуреева был установлен датчик, а в Москву на имя генерального секретаря Хрущева был послан рапорт.

Крепкого телосложения мужчины в стандартных плащах провалили этот план. Благодаря истерической реакции Нуреева и находчивости его французских друзей, он выскользнул из рук своих "опекунов" и совершил свой ставший знаменитым "прыжок к свободе". Однако КГБ начал разыгрывать свою партию.

Побег Нуреева пришелся для Москвы особенно некстати, поскольку он случился спустя три месяца после первого полета Гагарина в космос. Нуреев, названный как-то "космонавтом балетной сцены", разом перечеркнул пропагандистский эффект этого события. Запад возвестил о своей политической победе. Однако в действительности его поступок был вызван практическими, а не идеологическими соображениями. Нуреев не интересовался политикой. Его природа противилась любому давлению, независимо от его политической окраски. В России у него было мало шансов "расправить крылья". Поэтому он обсуждал идею побега с наиболее трезвыми из своих друзей, не имея при этом никакого определенного плана. Он просто знал, что сделает, когда наступит подходящий момент. Париж был очарован искусством Нуреева, но за пределами театра он раздражал "принимающую сторону" точно так же, как раздражал своих русских наставников.

Капризный и изменчивый, он вел себя как избалованный ребенок. Танцовщик Пьер Лакотт был изумлен свободой, которой он пользовался в Кировском балете, выбирая себе костюмы и парики. Он говорил Нурееву, что в Париже и Лондоне артист носит то, что ему говорят.

Грустная правда состоит в том, что тогда, во время июньских гастролей, многие из его коллег были готовы без сожаления расстаться с ним. Для руководства театра он был постоянной проблемой, в то время как для артистов появлялся шанс заполнить образовавшийся вакуум. КГБ, однако, было необходимо добиться его возвращения. Его знаменитый педагог Александр Пушкин, а также близкая подруга, студентка Тамара Закржевская, получили указание написать Нурееву письмо с просьбой о возвращении, на его отца, убежденного коммуниста, оказывалось давление с той же целью, а сторонники советского режима во Франции пытались вывести артиста из равновесия, обстреливая его "метательными снарядами" и освистывая его при каждом появлении на сцене.

Когда эти попытки не принесли должного эффекта, КГБ разработал другой план, целью которого было сломать ему ноги. Его судили заочно и приговорили к семи годам тюрьмы за измену родине.

Затем КГБ взялся за его друзей. Пушкина неоднократно допрашивали, и он перенес сердечный приступ.

Карьера Леонида Романкова и его сестры-двойняшки Любы - ученых, чьи пристрастия в литературе и искусстве были источником вдохновения для Нуреева - была разрушена по причине их дружбы с артистом. Тамара Закржевская была исключена из университета, и ей не разрешали выезжать даже в Восточную Европу на протяжении 30 лет.

"В этой жизни, - говорит она сегодня, - вам приходится платить за все. Я дружила с Рудиком (Нуреевым), эта дружба осталась со мной на всю мою жизнь. Я не сожалею ни о чем".

Его друзья в Ленинграде втайне хранили свою пылкую привязанность к Нурееву. В коммунальной квартире на Гатчинской улице сохранился замечательный и совершенно неизвестный частный архив, созданный его преданной поклонницей после побега Нуреева.

Фаине Рокхинд сейчас 80 лет. Она впервые увидела Нуреева на выпускном концерте в 1958 году и стала одной из тех его почитательниц, кто осыпал Нуреева цветами, когда на Западе еще ничего о нем не знали.

В транслировавшемся в эту субботу по BBC документальном фильме о Нурееве показана ее маленькая комната (размером 4 х 3 метра), которая выглядит почти как храм.

Стены комнаты украшены фотографиями лучших сценических работ Нуреева, а сервант и книжные полки заполнены альбомами, фотографиями, журналами, вырезками из газет и видеозаписями - такова уникальная коллекция этой женщины, в одиночку бросившей вызов власти.

На всем остальном пространстве Советского Союза Нуреев словно перестал существовать, по мере того как его карьера на Западе шла по восходящей. Книги о балете, издававшиеся в России, "редактировались", и любое упоминание о Нурееве вымарывалось. Он был удален из сознания советского общества - так, словно его никогда не было.

У Фаины Рокхинд, работавшей в одной из ленинградских библиотек, был доступ к иностранным журналам. В середине 30-х она изучала английский и благодаря этому понимала содержание статей в британских и американских изданиях, которые она тщательно переписывала в свои тетради.

Изучая балетные рецензии, она реконструировала до мельчайших деталей сценическую историю Нуреева, расположив ее на тщательно выверенной временной шкале. Ей удалось достать его автобиографию на английском, сфотографировать - страницу за страницей - и перевести на русский, чтобы распространить затем в "формате самиздата" среди своих друзей.

В первые недели после побега Нуреев был одинок и пребывал в депрессии. Он звонил домой, отец отказывался говорить с ним, в то время как разговоры с матерью трогали его до глубины души - а в это время КГБ прослушивал все их разговоры.

Он позвонил в Восточный Берлин, чтобы поговорить с немецким студентом - красавцем Тейа Кремке, с которым у него был роман в Ленинграде. На этот раз их разговор слушала "Штази".

Нуреев просил Кремке приехать к нему в Париж и скрасить его одиночество. Мать Кремке настаивала, что ее сын должен закончить учебу, в то время как сестра убеждала его покинуть "гнездо". Кремке колебался, а затем появилась Берлинская стена. Он оказался в ловушке. Тейа и Рудольф, которые задолго до этого стали "братьями по крови", никогда больше не встретились.

В одном из писем Кремке советовал своему "дорогому Рудику" остаться на Западе, однако письмо это было перехвачено, и "Штази" (действуя в духе вышедшего недавно фильма "Жизнь других") неотступно наблюдала за Кремке, отслеживая историю двух его браков, проблемы с алкоголем и неожиданную смерть при таинственных обстоятельствах в возрасте 37 лет.

В течение нескольких лет Нуреев время от времени говорил с ним по телефону. Он также познакомился с женой Кремке, индонезийкой Нураини, которая могла ездить на Запад. После смерти Тейа Нуреев передал ей со своим автографом фотографию восхитительного автопортрета Тейа.

КГБ с нетерпением ожидал развязки. Каждый день славы артиста был отмечен болью разлуки с нежно любимой матерью.

В 1987 году, когда она умирала, Михаил Горбачев в конце концов разрешил ему приехать к ней. Но было уже слишком поздно, и боль потери смешалась с равнодушием, которым его встретил родной город - Уфа.

Его не приняли в школе, и он слышал брань в свой адрес, когда пришел в картинную галерею. В театре его коллегам неожиданно предоставили выходной день. Некоторым приказали не подходить к телефону, другие были отправлены, под фальшивым предлогом, на экскурсию.