Иностранная пресса о России и не только

В России философия играет роль, которую трудно понять стороннему наблюдателю. В царские и советские времена политика была закрытой, власть распределялась непредсказуемо и безответственно. Философия стала альтернативной площадкой для дебатов, концепцией разума, заменяющего закон. Она превратилась в мерило нравственности политического поведения и источник представлений о национальном будущем. Часто неотделимая от литературы, она стала главным органом интеллигенции, появившейся два века назад. В Серебряный век, предшествовавший революции 1917 года, она достигла своего пика. Впоследствии Ленин своими декретами разгромил независимую мысль. В 1922 он вынудил уехать за границу самых известных философов страны, включая Семена Франка и Николая Бердяева.

После официальной смерти ленинизма 15 лет назад россияне со всей страстью набросились на этот запретный плод. Огромная аудитория вновь открыла для себя работы Франка и Бердяева, почти неизвестные в советские времена. Покойный Дмитрий Волкогонов, генерал Советской армии, в начале 1990-х годов опубликовавший биографии Ленина и других советских лидеров, предварил каждую главу цитатой из Бердяева. Если бы эти цитаты не исчезли в английских изданиях, они показали бы широкой публике, насколько Россия зависима от своих философских столпов.

Однако это не та философия, которую изучают на философских факультетах Запада. Ценность русской философии для внешнего мира не в ее оригинальности, а в интерпретации классических философов. Здесь кроются необходимые ключи к пониманию русской души. Это объясняет, почему для самой себя Россия является родиной, а для жителей Запада - "чужеземьем", трудно доступным пониманию.

Некоторые историки предпочитают искать сходство и отворачиваются от "особого" пути мышления. Интеллектуально скептичным британским нонконформистам всегда были ближе Толстой и Чехов, а не мистические анархисты Достоевский и Шестов. Но русскую идею можно найти именно у Достоевского, Шестова и им подобных.

Российскую философию полезно рассматривать как единый проект, основанный на разнообразии мнений. В этом проекте всегда содержалось два аспекта: критический и конструктивный. Критический начал формироваться, когда интеллигенция переварила последствия Французской революции и индустриализацию в Британии и США. Первые российские философы поставили вопрос: "Мы хотим стать современной страной, но хотим ли мы идти тем же индивидуалистическим, рационалистическим и атеистическим путем, что и Запад?"

Герцен и Белинский были западниками из-за своей приверженности демократизации. Но для славянофилов русская идея основывалась на этическом неприятии западного рационализма и утилитаризма и вбирала в себя православную идею спасения через соборность.

Любая история о русской идее должна воздавать должное Ленину и советскому коммунизму, так долго сохранявшим страну как единое целое. Оборотной стороной была жесткость деформирующей узды. Ленин, как подчеркивает Александр Солженицын, был западником, рационалистом и технократом, загнавшим русскую душу в такие рамки, где мечта превратилась в преступление. На традиционный вопрос о "праведной жизни и истине" он давал простой ответ: что такое реальность и истина, скажут власти.

В эпоху холодной войны Запад свел феномен России к "империи зла", как назвал ее Рональд Рейган. Теперь, когда конфликт, заключенный в русской идее, стал очевидным в контрасте между вестернизацией бизнеса и поиском национальной идентичности, Россия снова проявляется во всей сложности, так как ее тянут в разные стороны желание социальной конструктивности и любовь к неведомому. Западные рациональные политические и экономические построения всегда вызывали подозрения у россиян, которым присуще соборное мышление.

Желание спасти "жизнь" от "мысли" возбуждало анархизм и мистицизм - крайности, превратившиеся в философский культ иррационального. Западу лучше понятно другое желание России - построить и сохранить законопослушные структуры, препятствующие распаду. Конфликт между конструктивностью и анархизмом, наверное, ближе всего к национальной культуре сдержек и противовесов.

Россия не загадка. На фоне русской идеи усиливающийся авторитаризм президента Путина и его приемлемость для многих россиян не представляет тайны. Национальная гордость основывается не только на военной силе. Ключевыми являются нравственные верования.

Если бы у западных банкиров в 1991 году было хотя бы поверхностное знание российской философии, они бы не надеялись на мгновенное превращение России в государство западного типа. По той же причине Россия сегодня надеется на длительный период стабильности именно потому, что она восстановила официальную национальную идею, к которой россияне привыкли. Власть Путина подкрепляет беспрецедентный рост, но ее корни не в последнюю очередь и в нравственной традиции, как ее понимают россияне, традиции, которую он помог возродить.