Иностранная пресса о России и не только

Корреспондент итальянской газеты встретился со знаменитым режиссером в Москве, в его кабинете в легендарном театре на Таганке, основанном Юрием Любимовым в 1964 году. Он возглавлял театр до 1983 года, когда его вынудили покинуть страну. 28 января Любимова ждут в Милане, где пройдет серьезный семинар "Коммунизм в истории XX века".

- Как вы вспоминаете о своем вынужденном пребывании на Западе?

- У вашего вопроса две стороны, как и у медали. Конечно, для меня было потрясением потерять театр, в который я вложил 20 лет своей жизни. К счастью, я много работал на Западе, когда был советским гражданином, и хорошо знал правила игры. Хотя меня выдворили из СССР и изъяли паспорта, мне посчастливилось сразу же найти работу на Западе. Я уже был пенсионного возраста, мне было больше 60 лет, но, преодолев шок, я был вынужден думать о том, как устроить свою семью. Как выжить? Мне оказали огромную помощь Слава Ростропович и Галина Вишневская. С одной стороны, они меня пугали: "Смотри, с тобой произойдет то же самое, что и с нами. Тебя начнут поливать грязью". Мы были в Великобритании, где я поставил "Преступление и наказание". На самом деле мне начали угрожать самым идиотским образом: пугать тем, что похитят моего четырехлетнего сына или насильно возвратят в Москву. Ростропович поселил меня на своей вилле. Я и моя семья были под защитой Министерства внутренних дел Великобритании.

- И потом, в последующие годы?

- Англичане предложили мне гражданство, но я по глупости отказался. "Совковость" оставалась во мне, как и во многих моих несчастных соотечественниках. К счастью, недостатка в предложениях работы не ощущалось. У меня был контракт с Болоньей, где мне предложили создать собственный театр. Тогда еще был жив Энрико Берлингуэр, который познакомил меня с Луиджи Ноно - тогда я еще работал в Ла Скала с Аббадо. Катя и Петр были со мной в Италии, и мы прекрасно жили в окружении многочисленных друзей. Потом, когда Берлингуэр умер, политика изменилась, советские чиновники стали делать всякие гадости, чтобы заставить меня покинуть священный красный город Болонья. Мы были свободными гражданами и могли покинуть Италию, а так как я постоянно работал во многих странах, мы решили поездить по миру.

- Как изменился ваш подход к театру, когда вы работали на Западе?

- Журналисты часто меня спрашивали, изменил ли я свой стиль работы по сравнению с Таганкой, и я всегда искренне отвечал: "Нет, я работаю так же, как на Таганке, мне лишь приходится учитывать сроки и содержание контракта". Мне было даже легче работать на Западе, несмотря на языковой барьер. Со мной всегда был переводчик, и это давало мне преимущество - больше времени на обдумывание ответа. Мне также помогал мой опыт актера, я могу сыграть любую роль: дамы, девочки, старика. Я умею играть на клавесине, а в театральном училище нам преподавали танцы. Однажды я даже поставил балет. Драматический спектакль ставится так же, как хороший хореограф ставит балет, в противном случае все разваливается.

- Каковы ваши впечатления о современной России?

- В России сложилась достаточно сложная ситуация. Когда возникает желание одним махом изменить мировоззрение человека, он начинает ощущать себя потерянным, потому что до этого шел в другом направлении. Это долгий и болезненный процесс. Я много езжу по стране и вижу, что постсоветское пространство страдает от затянувшейся болезни, и пути к выздоровлению самые различные. Но болезнь одна и та же, и корни одни и те же. Их можно назвать одним вульгарным словом: совковость. Она скоро не исчезнет. Конечно, сегодня я чувствую себя более свободным, цензура меня не преследует. Больше всего меня угнетает финансовый вопрос. Но он существовал и прежде, и актерам всегда мало платили. Но сейчас есть перспектива - молодое поколение, решившее жить здесь, активно работает. И можно надеяться, что большинству из них повезет. Если же будет совершен возврат к старым изношенным ценностям, то я не вижу ничего хорошего для нас в обозримом будущем.

- Вернувшись на родину, что вы там обнаружили?

- Когда я сюда вернулся, было время горбачевской перестройки. Мне всегда было смешно от одной мысли о том, что я и мои друзья должны перестраиваться. Я говорю о Булате Окуджаве, Альфреде Шнитке, Петре Капице и многих других. Поэтому все эти лозунги мне казались комичными и наивными. Человек меняется медленно, если вообще меняется. Все коммунистические эксперименты, по моему мнению, закончились ничем, из них ничего не получилось, за исключением бесконечных ГУЛАГов и подавления личности. Все это закончилось плачевным образом.

- Какое место занимает театр в России и в российском обществе?

- Думаю, что в России театр даже вчера не занимал центрального места, потому что, как заявил Ленин, "главным искусством является кино", а сегодня можно сказать, что главным искусством стало телевидение. Телевидение приводит к власти, отстраняет от власти и сообщает обо всем. Театр был искусством элиты, таким он и остался. Более того, он стал занимать еще более скромное место в этом чудовищном потоке информации, который каждый день обрушивается на несчастных граждан нашей маленькой земли. Сегодня вступили в действие новые силы, против которых никто не знает, как бороться: я имею в виду международный терроризм. Происходит помутнение разума, грозящее разрушить цивилизацию. Падает уровень знаний, и происходит возврат к варварству. Театр также вызывает тревогу. Начинается процесс утраты профессионализма.

- Вы хотели бы что-то сказать итальянским читателям?

- Что я могу добавить? Я очень люблю Италию. Мой сын Петр прекрасно говорит по-итальянски. Он проучился год в университете Бреща со стипендией Erasmus. У него там много друзей, он был там счастлив. Катя тоже говорит по-итальянски. Я лишь чуть-чуть, почти никак, могу что-то пробормотать в исключительных ситуациях. От моей работы в итальянских театрах у меня остались прекрасные воспоминания. Моя связь с Италией продолжается.