Иностранная пресса о России и не только

Почему русские так склонны верить в новые мифы, которые преподносит им официальная пропаганда, и голосовать за президента, который является бывшим агентом КГБ и гордится этим? Какие нити так прочно связывают этот народ с его советским прошлым, что он остается равнодушен к ограничению личных свобод во имя "управляемой демократии" - системы, созданной администрацией, на две трети состоящей из бывших сотрудников госбезопасности?

Сказать, как это обычно делают, что умом Россию не понять - значит сказать слишком мало. Особенно когда встречаешься с представителями "Мемориала". Это российское общество, созданное в 1988 году, поставило своей целью воздать дань памяти жертвам коммунистических репрессий путем изучения правды, документальной фиксации преступлений и донесения этой информации до широких слоев общества. Это деятельность делает "Мемориал" одной из немногих организаций, занимающихся защитой прав человека в России (и в Чечне). Дебаты на эту тему состоялись в Женеве в здании Женевского этнографического музея по случаю открытия экспозиции "Гулаг - народ зеков". Выставка организована при поддержке газеты Le Temps и Управления развития и сотрудничества (DDC).

"Я видел то, что осталось от сталинских лагерей, во время своей ссылки в Сибирь, - рассказывает Сергей Ковалев. - На месте лагерей построены деревни, помещение для охраны превратилось в магазин, барак зеков - в больницу. На Колыме я понял, что Гулаг был не только местом заключения, но системой управления. Я понял также, что сталинские лагеря стали частью нашей повседневной жизни. Но то, как именно Гулаг проник в наше сознание - это уже отдельная история!"

Осужденный в 1974 году к 7 годам тюрьмы и 3 годам ссылки в Сибирь за "антисоветскую пропаганду", Ковалев продолжает бороться за права человека. В 1996 году он ушел в отставку с поста председателя российской Комиссии по правам человека в знак протеста против войны в Чечне. Подвергшийся изоляции в СМИ в собственной стране, Ковалев сетует на отсутствие в российском обществе критической массы людей, готовых защищать демократические ценности и правовое государство: "Мы готовы считать себя жертвами Гулага, но никак не виновниками его существования".

Председатель правления "Мемориала" Арсений Рогинский, историк и сын зека, родившийся в Гулаге и бывший политзаключенный, описывает "типичную жизнь в Советском Союзе", где он, еще будучи ребенком, видел в поселке под Архангельском колонны заключенных, и это считалось совершенно нормальным: "Гулаг составлял часть нашей повседневной жизни".

Он говорит о "государственной лжи", предопределившей его судьбу. В период хрущевской "оттепели" ему выдали свидетельство о смерти его отца, в котором было написано, что отец, впервые арестованный в 1938 году, умер у себя дома от инфаркта в 1944 году: в действительности же он был вторично арестован в 1951 году и умер в заключении. "Я сам стал свидетелем фабрикации исторической лжи и понял, что человек может исчезнуть без следа. Мы все еще живем между правдой и ложью. Люди не знают, при каких обстоятельствах умерли их родители. и где они похоронены. В этом смысле память о Гулаге живет в каждом из нас".

Никита Охотин, директор музея "Мемориал" и куратор выставки, упоминает о трудностях работы с советской статистикой. Так, в 20-50-е годы через Гулаг прошли не менее 15 миллионов человек. В эту приблизительную цифру не входят 10 миллионов "спецпоселенцев" (людей, приговоренных к работам в установленном для них месте, которое они не имели права покидать), и еще миллионы людей, чья участь до сих пор неизвестна.

Охотин, специалист по истории репрессий, считает, что в России, как и на Западе, "работал" идеологический фактор: во имя строительства сильного государства и светлого будущего власть ссылала, уничтожала, "приносила в жертву" неугодных - независимо от того, были они в чем-то виновны или нет. В результате индивид, его жизнь и его личность утратили всякую ценность. Хуже того: "В отличие от Германии после Холокоста, мы в России не научились распознавать признаки тоталитарного зла: никто не понес наказания за эти преступления, мы не извлекли урока из трагедии, и это зло продолжает представлять опасность для России и для всего мира".

"Память о Гулаге проникла в нашу жизнь и наши души, это система, от которой мы не можем избавиться", - продолжает Сергей Ковалев. По его словам, угодничество перед властью, воспитанное лагерями и массовыми расстрелами, в обществе осталось. Примером тому служит российская интеллигенция, знающая советскую историю, но решившую жить без проблем и иметь доступ в Кремль. Как это сделал писатель, автор книги о сталинской депортации чеченцев, работающий сегодня советником при российском президенте! "Наша беда в том. что Гулаг никуда не исчез, он здесь, с нами, внутри каждого из нас", - заключает Ковалев.

Арсений Рогинский считает, что все одновременно и проще, и сложнее. По его мнению, память о Гулаге не исчезла: она раздвоилась. "Память была под запретом вплоть до наступления эпохи Горбачева. Тогда были опубликованы тысячи свидетельств, в обществе начались широкие публичные дебаты, и мы думали, что память победила: кончилась монополия КПСС, а с ней и террор".

Потом появились тяжелейшие социальные проблемы, Россия разделилась на богатых и бедных, миллионы людей потеряли заработок. "В этот период произошло своего рода раздвоение памяти. Память о терроре отошла на второй план, а на первый план вышли воспоминания о стабильных и нормальных брежневских временах. При Брежневе жизнь была, может быть, и несправедлива, но люди ежегодно выезжали в отпуск, сэкономив деньги, можно было купить софу или телевизор, СССР был великой державой, а государство отвечало за все".

Сегодня в головах россиян живут эти две памяти, и, как говорит Рогинский, именно вторая память - о добром старом коммунистическом времени - руководит ими, когда они бросают бюллетень в урну. Эта "электоральная память" обещает, что Россия снова станет великой страной, которой будут восхищаться, и которую будут бояться - при условии жесткого решения существующих проблем, в том числе чеченской. Именно эта память стимулирует этническую дискриминацию, расизм, шовинизм, веру в то, что русские - хорошие, а все остальные - плохие. "В день памяти о жертвах репрессий люди возлагают венки и приходят к нам в "Мемориал", чтобы выразить свою поддержку, но это не мешает им голосовать за националистическую партию, - говорит Арсений Рогинский. - Один вопрос не дает мне покоя: возможно ли "активировать" первую память, память о терроре, чтобы двинуться в сторону демократии?"

Никита Охотин объясняет отсутствие трагической памяти тем фактом, что ни в одном из сегментов российского общества нет никакого чувства вины: "Почти каждая семья пострадала от репрессий, но и интеллигенция, и особенно молодые люди, считают, что они не несут за это ответственности". "Нацисты уничтожали определенные категории населения, но мы уничтожали самих себя. Мы подчинялись этой власти, доносили на соседей и занимали их квартиры после их ареста, действуя по принципу: умри ты сегодня, а я завтра", - продолжает Охотин. По его словам, даже Солженицын способствовал тому. чтобы этого чувства вины не появилось, создав миф о большевиках, пришедших уничтожить Святую Русь.

Впоследствии и постсоветские руководители попытались консолидировать общество вокруг другого радужного мифа - мифа о великих победах, о великих писателях, о великой стране. "При нынешней власти эта тенденция стала совершенно очевидной, - продолжает Охотин. - Трагедия сталинизма была вычеркнута из школьных учебников не потому, что речь идет о преступлениях, а потому, что это неприятное воспоминание мешает со спокойной душой в стабильной, велико и процветающей стране".

В борьбе с этими новыми мифами "Мемориал", знающий, что "педагогика ужаса" является обоюдоострым оружием, переориентировался в своей деятельности на воспитание у молодых поколений гражданского самосознания. Тысячи школьников в возрасте от 14 о 16 лет приняли участие в конкурсе сочинений об истории своей семьи, в которых звучит тема не Гулага, а просто победы человека над системой.

"Лет пять назад мы поняли, что память о Гулаге ведет в тупик, - признает Никита Охотин. - И сейчас мы даже возвращаемся назад, к добрым старым методам: конечно, выборы проводятся, но по советским стандартам - с ведущей партией и руководящими директивами. Это тревожный факт. Мы уже не можем сказать, что на все нужно время, и что будущие поколения нас поймут".