"После распада Советского Союза ожидалось, что 100-летний юбилей Октябрьской революции пройдет под знаком трагических воспоминаний. Сегодня русские значительно потеряли интерес к этой теме", - пишет Анна Шор-Чудновская, научный сотрудник Университета Зигмунда Фрейда в Вене, на страницах швейцарской Neue Zürcher Zeitung.
"Мы не знаем, что нужно будет знать о нас нашим потомкам, чтобы разобраться в самих себе", - говорил французский историк Пьер Нора. "Создается впечатление, что сегодняшним постсоветским потомкам Октябрьской революции необязательно знать что-то о ней, чтобы понять самих себя", - пишет автор статьи - специалист по социальным изменениям и политической культуре современной России.
100-летняя годовщина революции стала "удивительно тихой датой" в стране, политическая, социальная и культурная жизнь которой как минимум семь десятилетий была следствием событий 1917 года, отмечает Шор-Чудновская. Многие удивляются и тому, как мало места занимает эта памятная дата в умах россиян: "они не знают точно, что делать с этой революцией, с ее предпосылками и последствиями, да и вообще со всей историей".
"В любом случае события тех лет для большей части общества и политической элиты больше не служат позитивной исходной точкой, свидетельством основания чего-то нового, легендой - но и не являются национальной трагедией. Октябрьская революция представляется таинственной незнакомкой, скрывающейся за вуалью. Очевидно, для россиян все никак не настанет время открыться этому историческому наследию", - рассуждает Шор-Чудновская.
"Российская история давно похожа на каменный карьер, из которого выбивают отдельные части в зависимости от политической или иной целесообразности и составляют из них желаемый рассказ", - считает автор.
Рассказывая читателям, что в центре Санкт-Петербурга в сувенирных магазинах "дружно" стоят рядом бюсты известных личностей из прошлого и настоящего (президента Владимира Путина и последнего царя Николая II, писателя Льва Толстого, руководителя советской ВЧК и прочих), автор заявляет: "Это сборная коллекция, не имеющая важности и ценности. Военные преступники XX века стоят рядом с талантливыми поэтами XIX столетия, и все одинаково обесценены до кича. Различаются только цены: из-за спроса обычно дороже всех Путин".
Напоминания о революции можно встретить во многих местах, но с историей они мало связаны. "Революция" стала прочной частью российского потребительского общества", - говорится в статье. Шор-Чудновская упоминает такие выражения, как, например, "революция цен" или "революционные скидки" в супермаркетах.
Посетителей Эрмитажа, ставшего свидетелем сразу двух революций в 1917 году, развлекают с помощью мультимедийной техники, "однако обременительное понимание конкретных взаимосвязей, так же как и упоминание ответственных лиц, - опускается, чтобы у гладко "закругленной" и сентиментальной истории не появились вдруг углы и неровности". "Вот какой красивой может быть кровавая история!" - замечает автор статьи.
При этом в истории Октябрьской революции много эпизодов и вопросов, которые не потеряли актуальности до сегодняшнего дня. "Что это было? Большевистская революция "широких масс"? Верить в это было гражданской обязанностью на протяжении всего советского времени. Или это был путч маргинальной, но готовой на все партии? Так утверждают сегодня многие российские и западные историки, - говорится в статье. - Стоит ли рассматривать советский режим в России как часть европейского процесса модернизации? И почему некоторые прогрессивные западноевропейские интеллигенты ностальгически держатся за "коммунистическую альтернативу", симпатизируя клептократическому и авторитарному режиму Путина, который ежедневно подчеркивает свой консерватизм?"
"Вопросов масса, однако в российских СМИ и учреждениях культуры молчат. Это невежество? Или, может быть, эта история вообще больше не касается населения России?" - рассуждает автор.
Вспоминая о жертвах революции, Шор-Чудновская отмечает: "Речь идет о миллионах убитых людей", и в этой связи "еще более странным кажется то, как остыли сегодня воспоминания о 1917 годе".
"Все русские - дети Октябрьской революции, но они больше не знают, как им надо оценивать и понимать ее. Их собственное происхождение остается загадкой и становится "утопическим", - передает издание слова известной российской правозащитницы Ирины Прохоровой.
Автор говорит также об "основополагающем" чувстве советских людей, их "возвышенном" осознании того, что они являются участниками решающих исторических событий, главными действующими лицами истории, будь это коллективное или индивидуальное чувство. Шор-Чудновская полагает, что россияне "тоскуют" по "смыслообразующей" ценности советского времени: "Мы были историей".
Российское общество остается чувствительным к европейским и глобальным тенденциям, продолжает исследовательница: "Так, спустя 100 лет после появления коммунистической мечты о равенстве и отсутствии денег к доминирующим общественным принципам в российском обществе давно принадлежит стремление к деньгам и материальному благополучию".
По мнению автора, неопределенность будущего и ощущение того, что история в своем стремительном и случайном беге "все больше лишается смысла", отражают не только постсоветскую политическую культуру. "Революционное упоение утопиями 1917 года было выражением гораздо большего тектонического исторического сдвига, и его исследование еще далеко не завершено", - заключает Шор-Чудновская.