Иностранная пресса о России и не только

Наш корреспондент в США делится своими впечатлениями пациента одной из американских больниц

Будучи немецким журналистом, подбирать материалы и писать об особенностях американской системы здравоохранения - это одно; опыт же, полученный на собственной шкуре, - совсем другое.

Все началось во время обеда с бывшим депутатом бундестага О. Мы сидели с ним в ресторане "Галилей" на 22-й улице в Вашингтоне, через какое-то время меня начало тошнить, что, правда, было не удивительно: от таких самодовольных высказываний даже хорошая еда кажется невкусной. Когда я возвращался домой, тошнота усилилась, и мне казалось, что филе палтуса просто рвется наружу, все равно, оттуда или отсюда.

К вечеру тошнота перешла в острую боль внизу живота, и я, лежа на диване, провел бессонную ночь, постепенно приходя к мысли, что O. все же, скорее всего, здесь ни при чем. Следующим утром я дозрел до того, чтобы обратиться в больницу. Частнопрактикующий врач, наверное, тоже отправил бы меня туда, но к американским врачам без предварительной записи попасть невозможно, поэтому у меня оставался только один путь: в Emergency Room - отделение скорой помощи в университетской клинике Джорджтауна.

Там первым делом мне пришлось подписать заявление, что я беру на себя все расходы. Есть ли у меня страховка, никого не интересовало. Однако ни задатка, ни кредитки у меня не потребовали. Затем мне выдали рубашку, которая должна быть на больном во время операции, и вскоре я уже лежал в зале ожидания среди двух десятков других пациентов.

Все попытки объяснять персоналу, что такое в Германии "частный пациент", потерпели неудачу. Право на обслуживание главным врачом и право на отдельную палату в Соединенных Штатах неизвестны. "У нас со всеми пациентами обращаются одинаково", - нервно прозвучало в ответ на мои особые пожелания.

Полчаса спустя подошел врач. Госпожа доктор Вебер быстро поставила предварительный диагноз - острый аппендицит. Через два часа окончательную ясность внесла компьютерная томография: "Да, оперировать нужно прямо сегодня".

Пока доктор Вебер рассказывает мне про операцию и сообщает о возможных рисках, я в левой руке начинаю ощущать приятное тепло, которое быстро распространяется по всему телу. Я сразу же перестал чувствовать боль и поплыл. "Не так быстро, - набрасывается доктор Вебер на медсестру, которая делает мне укол морфия, - ему еще надо подписать согласие на операцию".

В Германии морфий дают разве что смертельно больным, здесь же, в США, его используют направо и налево. "Я от этого не стану наркоманом?" - спрашиваю я и еще успеваю в полусне услышать ответ: "Ерунда!"

Однако операция начинается еще через 12 часов, так как все операционные заняты и есть более неотложные случаи, чем мой аппендицит. Наконец в два часа ночи меня привозят в операционную, и я, к своему ужасу, снова вижу доктора Вебер. "Подождите, - говорю я, - я не хочу, чтобы вы меня оперировали".

Ведь даже находясь под действием морфия, я в состоянии подсчитать, что доктор Вебер на работе уже не меньше 16 часов. И пусть даже университетская клиника в Джорджтауне входит в число лучших американских больниц и арабские принцы едут через полмира, чтобы лечиться именно здесь, абсолютно измотанный врач внушает мне страх.

"Не волнуйтесь, - говорит доктор Вебер, - у нас в отношении рабочего времени очень строго. Здесь ни один врач не может работать больше 80 часов в неделю". Это меня не успокаивает. Однако сопротивляться бесполезно. Я еще слабо протестую, а затем проваливаюсь в темноту.

Когда сознание вернулось, я обнаруживаю себя лежащим в двухместной палате. Семь часов утра, и у моей кровати стоит госпожа доктор Вебер. "Вы все еще здесь", - говорю я. "Нет, - отвечает она, устало улыбаясь, - уже здесь. Операция прошла успешно, и я успела съездить домой".

Когда меня выпишут? Если мне очень хочется, слышу я в ответ, еще на одну ночь я могу остаться в больнице. И, конечно, еще на три дня мне дадут освобождение от работы. Когда я рассказываю, что в Германии в подобной ситуации больничный дают на две недели, я встречаю недоверчивый взгляд: "Это правда?"

Еще большее удивление вызывает мое желание остаться в больнице еще на один день: "Здесь не гостиница. Два койкодня после удаления аппендицита не оплатит ни одна страховая компания в мире". Тем не менее я настаиваю на том, чтобы еще на один день остаться в больнице, где при первоклассном уходе - ни одной медсестре не приходится заботиться больше чем о пяти пациентах - мне удается хорошо отдохнуть.

И вот мое краткое пребывание в больнице закончилось, и я получаю счет - 19 632,46 доллара. Самая большая сумма - за использование операционной - около 5000 долларов, за компьютерную томографию приходится выложить почти 3000, а гонорар хирурга, напротив, выглядит скромно - 1500 долларов.

Лечение не зависит от наличия денег: любого другого пациента, оказавшегося в подобном положении, прооперировали бы, даже имея с самого начала сомнения в его платежеспособности, рассказали мне в больнице. Но в этом случае потом деньги взыскиваются через судебного исполнителя. А поскольку около 45 миллионов человек в Соединенных Штатах не имеют никакой медицинской страховки, то удаление аппендикса может стать для них причиной финансовой катастрофы.

В моем случае лечение оплатила страховая компания в Германии. Разумеется, она еще собирается вести переговоры с больницей. "Около 10% можно будет скинуть", - считают страховщики. Им это известно по многолетнему личному опыту.