Иностранная пресса о России и не только

Русскому солдату Алеше, служившему по призыву, объявили о предстоящих учениях в горной местности, рассчитанных на пару дней. И посадили в поезд, направлявшийся в Чечню. То, что за тем последовало, было настоящим террором. Истощенным и скверно экипированным молодым солдатам, плохо информированным, пришлось воевать против чеченских мятежников.

Алеша празднует свой день рождения. Второй. Алеше 21 год. "В Чечне я родился во второй раз, - говорит он. - Но вторая жизнь тяжелее, потому что я ничего не могу забыть".

Первая жизнь Алеши закончилась в тот день, когда начали рваться гранаты. Алеша и его товарищи ехали в колонне из 50 автомобилей, когда их машина внезапно сломалась. Алеша немного отстал, чтобы вызвать по рации механика, и тут раздалось несколько выстрелов, и колонна утонула в море огня и дыма. Солдаты, объятые огнем, шатаясь, бежали вдоль дороги, заходясь в крике. Этот кошмарный день пережили всего несколько его товарищей, рассказывает Алеша. "Однако жить нормально больше никто из них не мог".

То, что солдат, прошедший Чечню, рассказывает иностранке о своих переживаниях военного времени, это в России редкость. То, что он доверил их журналистке, редкость вдвойне. Нет, мне нельзя писать, где он живет, я не должна указывать его полное имя, в России это слишком опасно. "Но то, что происходит с нами в Чечне - это должен знать каждый". Тут он кладет в карман моей куртки подарок: "Это самое ценное из того, что у меня есть: мой персональный жетон".

Мы познакомились на выставке собак в Улан-Удэ, где он, работающий сегодня кинологом в милиции, демонстрировал свою овчарку. Алешин рост - всего 1 метр 60 сантиметров, в своей свежеотглаженной выходной форме, которая ему слишком велика, он был настолько строен и хрупок, словно мальчик в пубертатный период. Мы говорили о воспитании собак, о наших профессиях, о хобби. В какой-то момент он спросил, не хочу ли я посмотреть его альбом. "Это военные фотографии, - говорит Алеша. - Несколько штук, что нам удалось сохранить в Чечне".

Альбом, который на следующий день он показал мне в уличном кафе, полон военной бравады: молодые мускулистые парни с обнаженным торсом, сидящие на пушечных стволах, сигарета в углу рта, гранатомет, небрежно висящий на плече. Однако их лица полны ужаса, у всех глубоко запавшие глаза и натянутая улыбка.

Алеше и его товарищам было по 19 лет. Никто не отправился в Чечню добровольно. Большинству из них, проходившим срочную службу, сказали, что они на несколько дней поедут на учения в горы. А поезд отвез их в Чечню.

Большинство матерей лишь из извещений о смерти узнавали, где потерялись их сыновья. "Они просто обманули нас, - говорит Алеша. - Просто обманули". В Чечне его продержали девять месяцев, там ему пришлось "выслеживать бандитов". Вместе с семью товарищами он спал в палатке и вначале получал на целый день лишь кусок хлеба и тарелку гречневой каши.

Бывало, Алеша с автоматом наперевес входил в дома чеченцев и забирал все, что удавалось найти: овощи, молоко, деньги. Много денег. "Ни у одного русского крестьянина нет столько наличности. В каждом селе имелась маленькая нефтяная скважина, они сами гнали бензин и продавали его".

На эти деньги он в маленьких сельских магазинах покупал водку, 20 бутылок в день для себя и своих товарищей. "Если у меня завтра заболит живот, я вас убью", - цедил Алеша сквозь зубы, обращаясь к продавцам, когда забирал очередной ящик. "Много солдат отравилось паленой водкой", - объясняет он, как бы извиняясь. И добавляет: "Все свободное время мы пили и курили марихуану".

Несмотря на это, его никогда не покидал страх смерти; ни при смене лагеря, происходившей дважды в месяц, ни при переговорах с чеченскими полевыми командирами, ни при десантировании, к которому его готовили на "русский манер": бросали без парашюта с 10-метровой высоты. Однажды он сломал себе ногу. "С тех пор я всегда группировался правильно".

Однажды Алеше - на блокпосту на трассе он с товарищами проверял автотранспорт - попался автомобиль с грузом, запах которого он помнит до сих пор. Под брезентом лежали головы, ноги, куски мяса, истлевшие, обгоревшие тела российских солдат. На некоторых сохранились персональные металлические жетоны, единственное, что уцелело.

Как они погибли, Алеша может только предполагать, он не осмелился расспрашивать своих начальников, которые велели ему именно этот грузовик пропустить без осмотра: "Я думаю, что эти люди погибли так, как обычно погибают в Чечне. Во время зачисток в селах, где можно попасть в засаду; от рук партизан или во время нападения на лагерь. Чеченцы не щепетильны, они отрубают руки-ноги у живых и пытают пленных до смерти".

Куда шел груз, ему рассказали позже. В военный госпиталь в Ростове-на-Дону, в котором есть большое патологоанатомическое отделение и несколько лабораторий, где занимаются идентификацией погибших.

За девять месяцев, проведенных в Чечне, Алеша пережил такое, от чего, как ему тогда казалось, он сойдет с ума, станет "больным на голову, как и многие, которым пришлось увидеть то же самое".

Он освобождал русского вокзального носильщика, которого чеченцы захватили и продержали семь лет в чулане, словно животное.

Он арестовывал русскую женщину, которая служила у чеченцев снайпером и убивала его товарищей, а позже "лишь на короткое время попала в тюрьму".

Он подружился с местным жителем, которого он поначалу считал врагом - тот во время первой чеченской войны убивал русских, а во время второй, после того как мятежники у него на глазах убили его жену, родителей, братьев и сестер, перешел на другую сторону.

"В Чечне никогда не знаешь, кто тебе друг, а кто враг, - говорит Алеша. - Противники постоянно менялись". В бою осколком гранаты ему порвало щеку, его товарищи руками вытаскивали осколок из раны "без наркоза, но с приличной порцией водки".

Алеша научился убивать до того, как научился любить. Незадолго до отправки в Чечню он встретил девушку, с которой после возвращения собирался пожениться. "Я еще был невинен, когда все это началось", - рассказывает он. Сколько человек он убил? "Я не считал. Я не хотел видеть их лиц". Логику войны он понял быстро: "Либо ты убиваешь, либо тебя убивают".

Своя логика была и в том, что он и его товарищи не возвращались домой вместе. Именно поэтому они фотографировались, криво улыбаясь в объектив, перед конюшней, где лежали конфискованные контейнеры для хранения урана, на маковом поле с автоматами, увитыми цветами.

Основную часть фотографий у него отобрали на пути домой на российских блокпостах. Сохранить удалось только маленький альбом, который сейчас лежит перед Алешей на столе. В нем последние снимки его товарищей, погибших в Чечне, фотографии тех, кто стал инвалидом, и тех, кто сегодня психически болен или спился. Им обещали путевки в санатории, рабочие места, социальное обеспечение. "Я не знаю никого, кто получил хотя бы рубль, - говорит Алеша. - Но чего ожидать - ведь это Россия".

Вернувшись домой, он неделями неподвижно сидел в доме своей матери. Врач выписал ему таблетки. Тогда он в поисках работы отправился в Ангарск, где перед призывом в армию учился на нефтяника. "Я всегда думал, что нефть - это мое будущее и будущее Сибири, рассказывает он. - Но после войны меня никто не брал на работу". Мне везде говорили, что им не нужды люди, вернувшиеся с чеченской войны. Они психически неустойчивы.

Сегодня большая часть ветеранов работает в охранных структурах или в милиции, где в результате нашел работу и Алеша. В городе, от которого до Ангарска надо добираться десять часов на поезде, откуда родом его подруга. Так далеко он уехал "по соображениям безопасности", говорит Алеша, поскольку в Ангарске живет "много чеченцев, которые угрожали (его) убить".

Он женился, скоро у него родится ребенок. Но прошлое не отпускает его. Каждую ночь он просыпается в страхе рядом с женой и ищет автомат. "Предстоит спецоперация", - думает он тогда.

"Хорошо бы у нас родилась дочь, - мечтает Алеша. - Сыновьям от России приходится ждать всяких неожиданностей".