Иностранная пресса о России и не только

В Лондоне есть симпатичный памятник Уинстону Черчиллю и Франклину Рузвельту в несколько неформальном стиле: два бронзовых государственных деятеля посиживают на скамейке на маленькой площади между Нью-Бонд-стрит и Олд-Бонд-стрит. В британской столице есть и "официальный" памятник премьер-министру Великобритании и президенту США, но фигуры на скамейке кажутся мне более человечными, и всякий раз, проходя мимо них в Лондоне, я улыбаюсь.

Я уверен, в Москве будет сооружен грандиозный памятник первому президенту России. Но будь моя воля, я поставил бы другой - бронзовую фигуру относительно молодого Ельцина в натуральную величину, поджидающего троллейбус на остановке около отеля "Шератон" на 1-й Тверской-Ямской.

Напротив остановки - дом, где Ельцин поселился, став первым секретарем Московского горкома КПСС в конце 1985 года. Вскоре поползли слухи, что новый хозяин города делает удивительные вещи. Пользуясь тем, что его еще не знали в лицо, Ельцин изучал московскую жизнь: ездил на троллейбусах и ходил по магазинам, химчисткам и мастерским, чтобы поговорить с людьми об их повседневной жизни.

Это не просто какая-то популистская легенда. Много лет спустя, работая над документальным фильмом "Президент всея Руси", я нашел архивные кадры одной западной телекомпании: на них Ельцин действительно разговаривает с пассажирами в троллейбусе, прогуливается по улицам без охраны, входит в обычную поликлинику и рассматривает продукты на прилавке магазина.

Сегодня многие, искушенные политикой, и впрямь сочтут такое поведение примитивным популизмом. Наверное, они будут правы. Но в условиях Советского Союза, который тогда еще даже не начал выползать из застоя брежневских времен, этот столь неожиданный и свежий подход быстро сделал Ельцина популярным среди москвичей.

Его популярность достигла таких высот, что, когда в 1987 году Ельцин поссорился с Горбачевым и тот со словами "Я тебя в политику больше не пущу" принудил его уйти из горкома, триумфальное возвращение будущего президента было лишь делом времени.

Ельцин был настоящим "политическим животным" в самом лучшем смысле этого слова: он обладал поразительным чутьем на то, что ждали от него люди в критические моменты.

Попав в опалу после столкновения с Горбачевым, Ельцин почувствовал, что люди устали от бесконечных разговоров о перестройке и возвращении к подлинному социализму, что им этого мало. Народ хотел пойти дальше, получить шанс на свободу и покончить с коммунистическим режимом - и Ельцин это понял.

В своем последнем, ныне знаменитом президентском обращении на исходе 1999 года Ельцин попросил у россиян прощения за все, что не сумел сделать. Это были именно те слова, которые от него тогда хотели услышать люди. Я уверен - ни один из его советников, помощников или спичрайтеров - а все они любили его и одновременно трепетали перед ним - не осмелился бы написать такое. Это были слова самого Ельцина.

Выступления на публике давались ему нелегко, но он старался изо всех сил, пытаясь не походить на многословного и вечно колеблющегося Горбачева. Позднее я увидел поразительные кадры документального фильма, снятого режиссером Александром Сокуровым во времена ельцинской опалы конца 80-х. Ельцин сидит в одиночестве на террасе какой-то дачи, обхватив голову руками, и видно, как тяжелые мысли вызывают у него просто физические мучения.

Трудно поверить, что тот же самый человек однажды приосанится, пройдет уверенной походкой через зал на последнем, как оказалось, съезде КПСС, взойдет на трибуну и отчеканит свою речь о выходе из партии, и каждое слово будет как гвоздь в крышку ее гроба.

В отличие от своего преемника Владимира Путина, у которого умение свободно держаться перед телекамерами является едва ли не самым большим достоинством, Ельцин перед телекамерами чувствовал себя неловко. Бывшие помощники рассказывают, что перед выступлениями по телевизору он долго и мучительно репетировал, но все равно часто настолько страдал от неуверенности, что запись приходилось прерывать и приступать ко всему сначала.

Действительно, когда в 1993 году я впервые брал у Ельцина интервью один на один, то был поражен, как он волновался перед началом записи. Но как только включились камеры, Ельцин внезапно начал излучать силу и уверенность в себе.

Его способность брать себя в руки и собираться с силами в моменты, когда требовалась решительность, была одной из его главных черт. В августе 1991-го, когда Ельцин, уже избранный президентом РСФСР, поднялся на танк у Белого дома, чтобы объявить организаторов путча вне закона, всем стало ясно, что перед нами лидер новой страны.

Вот еще случай, когда Ельцин произвел на меня огромное впечатление, - тот незабываемый миг накануне второго решающего тура президентских выборов 1996 года, когда он вышел за кремлевские ворота и объявил журналистам, что увольняет начальника своей службы безопасности, одного из своих ближайших и наиболее преданных помощников генерала Александра Коржакова. В конфликте между своим главным охранником, стоявшим за отмену выборов, пусть и ценой нарушения Конституции, и членами своего предвыборного штаба, полагавшими, что Ельцин сумеет добиться победы, не нарушая законов, Ельцин принял сторону тех, кто уже помог ему стать лидером в первом туре.

Ельцин говорил, а его лицо оставалось непроницаемым, как маска, - такое бывает у людей в состоянии глубочайшей скорби. Позднее его жена Наина сказала в интервью: "Когда Борис Николаевич расстался с Сашей, чувство было такое, что из семьи кто-то ушел". И вдруг лицо Ельцина совершенно неожиданно расплылось в улыбке, и он сказал: "Ну что же вы стоите?! Бегите, передавайте скорее новость! Я же преподнес вам сенсацию!"

В эти дни многие спорят о том, был ли Ельцин когда-либо настоящим приверженцем демократии. Уинстон Черчилль сравнивал диктатуру с океанским лайнером, который величественно выплывает из-за горизонта, производя впечатление неуязвимого. Однако, подчеркивал Черчилль, одна хорошо нацеленная торпеда может потопить этот лайнер, и он пойдет на дно, не оставив и следа. Демократия - это, наоборот, плот, который каждая волна крутит и швыряет из стороны в сторону. Но поскольку демократия отражает волю народа, замечал Черчилль, эта лодка практически непотопляема. При демократии ты остаешься на плаву, но ноги у тебя всегда в воде.

Я не знаю, был ли знаком Ельцин с этим высказыванием, но уверен, что его приверженность демократическим принципам питалась чутьем прирожденного политика. Он хорошо понимал и чувствовал то, о чем говорил Черчилль: нет более надежного способа правления, чем демократия. Нет лучшего способа остаться в истории со знаком плюс, чем оставаться на стороне демократии.

Оборвется ли со смертью Ельцина последний канат, все еще удерживающий путинский корабль у демократического берега? Или случится обратное? Может быть, стоя над гробом предшественника, нынешний российский президент будет вынужден подтвердить свою верность демократическим принципам и тем самым приостановить давно начавшийся дрейф страны в противоположную сторону? Получить представление об этом мы сможем уже в этот четверг, когда Путин выступит со своим ежегодным президентским обращением.

Евгений Киселев - политический аналитик