Иностранная пресса о России и не только

В 1959 году Мария Орвид вместе с четырьмя краковскими психиатрами впервые начала в Польше работу по изучению психических осложнений у бывших узников Освенцима. Все они - бывшие политические заключенные, в основном участники Сопротивления. Прошло тридцать лет, прежде чем группа ученых взялась за изучение Холокоста и провела опрос оставшихся в живых евреев и их потомков.

"Обстановка в то время была уже совсем другой, - отмечает психиатр. - В 1989 году коммунистический режим переживал крушение, происходили демократические перемены и начиналось обсуждение еврейских вопросов".

Невысокого роста седоватая женщина 74 лет, с мальчишеской стрижкой и немного резковатыми манерами, Мария Орвид в разговоре называет себя "дитя Холокоста", но тут же добавляет, что "больше ничего не скажет". Как и многие польские евреи, решившие после войны остаться в стране после истребления нацистами практически всей еврейской общины и несмотря на окружающий антисемитизм, она не любит вспоминать о своем еврейском происхождении. Впрочем, она признает, что вступила в польскую Ассоциацию детей Холокоста, созданную в 1991 году и насчитывающую 500-600 членов.

Миф о героической стране-мученице. Польша с болью пересматривает свое недавнее прошлое и обнаруживает, что она не всегда была той героической страной, страной-мученицей, каковой ее изображает национальная мифология. Поляки считают себя нацией, пострадавшей от Истории, которая трижды стирала с карты мира их страну, отдавая ее во власть могущественных соседей. Сквозь призму этого взгляда Вторая мировая война выглядит как высший пик этих страданий. По официальным данным, которые некоторые историки считают заниженными, от рук нацистов и Красной Армии погибло около 3 миллионов поляков. Три миллиона уничтоженных польских евреев проходят по отдельной статье: их причисляют не к польской, а к "еврейской нации".

Поляки считают себя если не главной, то по крайней мере одной из главных жертв войны - в отличие от западного мира, в глазах которого Холокост является беспримерной трагедией. Освенцим занимает особое место в этом споре. Здесь погибло около 75 тысяч поляков, в том числе многие руководители Сопротивления и представители интеллектуальной элиты, что делает лагерь символом национального мученичества.

Польша хорошо усвоила лишь первую часть историю Освенцима, который сначала был трудовым лагерем, но с 1942 года, после сооружения газовых камер, превратился в крупнейшую "фабрику смерти" для евреев Европы. Эту неверятную слепоту поддерживала коммунистическая пропаганда, которая изображала Освенцим как место уничтожения представителей многих национальностей, в которых последними по списку числились евреи (żydzi)...

"Этот спор, в ходе которого поляки упрекают весь остальной мир в забвении их страданий и нежелании ничего видеть, кроме Холокоста, не замечая исключительной жестокости оккупации их страны, теряет свою остроту. Медленно, но верно мы движемся в правильном направлении", - уверяет Костек Геберт, журналист из ежедневной газеты Gazeta, религиозный иудей и один из активистов возрождения еврейской общины в Варшаве.

"Если взять Освенцим, то все больше людей понимает, что это место представляет собой нечто особенное для евреев. Им это не всегда нравится, многие по-прежнему убеждены, что поляки пострадали здесь больше всех и что мир несправедлив, но как минимум они с этим согласны".

Истории, происходившие в последние годы вокруг Освенцима, способствовали тому, что что-то начало меняться. В середине 80-х годов разгорелась полемика вокруг кармелитской женской обители, устроенной возле лагерной ограды. Еврейские организации возмутились "попыткой христианизации". Под давлением, в частности, со стороны папы кармелитки в 1993 году покинули это здание и нашли для себя новое - в 2 километрах от прежнего места.

В 1996 году мэру Освенцима - польского города, переименованного нацистами в Аушвиц, - пришла в голову идея открыть у входа в мемориал торговый центр. Поднялись протесты. Мэру удалось построить автостоянку, сувенирную лавку и два ресторана. За этим следует "дело о крестах": в 1998 году рядом с 6-метровым крестом, воздвигнутым в 1979 году Иоанном Павлом II, польские экстремисты установили в нескольких метрах от лагеря еще 300 небольших крестов. В 1999 году их убрали оттуда с помощью полицейских.

Всякий раз между сторонами возникают острые дискуссии, проникнутые горечью и даже взаимной ненавистью. В глазах многих евреев диаспоры поляки остаются неисправимыми антисемитами. Сознавая, какой имидж за ними закрепился, те еще больше упрямствуют. Но мало-помалу диалог устанавливается.

Правда о погроме в Едвабне. Поворотным пунктом становится "едвабнинское дело". В конце 2000 года Ян Гросс, польский еврей, переселившийся в Нью-Йорк, рассказывает в своей книге, что в июле 1941 года, вскоре после ухода советских войск и прихода нацистов, жители села Едвабна (на востоке страны) уничтожили местных евреев: часть из них заживо сожгли в сарае, с остальными покончили с помощью холодного оружия.

"Это был шок, - вспоминает Петр Цивиньский, президент варшавского Клуба католической интеллигенции. - Полякам пришлось пересмотреть прежний взгляд на себя: они считали себя безвинными, но тоже оказались виновными".

Для многих это было просто немыслимо: все было спланировано немцами, прибегнувшими к услугам уголовников... Но расследование, проведенное Институтом национальной памяти, пришло в однозначному выводу: это преступление совершили именно поляки, нацисты были только пассивными наблюдателями. Вот только жертв было не 1600 человек, о которых писал в своей книге Ян Гросс, а скорее 800-900.

Журналистка Анна Биконт, автор нашумевшей книги-расследования о Едвабне, три года занималась реконструкцией истории погрома, собирая свидетельские показания даже в Израиле и Америке. "Это был болезненный опыт, - рассказывает она. - Впервые я почувствовала себя иностранкой в собственной стране. Когда книга вышла в свет, критики стали намекать, что я не могу быть объективной, так как сама являюсь еврейкой. Тогда я поняла: с того момента, когда ты начинаешь считать себя евреем, ты исключаешься из польской нации".

Воспитанная матерью, которая никогда не рассказывала детям об их происхождении, Анна Биконт обнаружила в Варшаве антисемитизм, о котором она раньше не имела представления. В Едвабне местные жители до сих пор оправдывают погром тем, что евреи сотрудничали с советскими оккупантами (известное антисемитское клише: евреи доминировали в коммунистическом репрессивном аппарате). Опасаясь осуждения соседей, одна крестьянка, которая спасла семь евреев, спрятав их у себя, уехала из Едвабны, а двое из ее детей не хотят даже ничего слышать про нее.

Впрочем, измерить степень живучести антисемитизма трудно. В Польше, ставшей членом Европейского союза, ему приходится неуютно. Если в Едвабне боятся, что "они" (евреи) вернутся, чтобы потребовать назад свое имущество, в польских городках молодежь заново открывает для себя историю и возлагает памятные таблички к могилам евреев. В университете ведутся активные исследования еврейско-польских отношений.

Предвзятые учебники истории. Но и здесь все непросто. В списке учебников истории, из которых учителя могут выбирать, есть и хорошие, и очень плохие. Говоря об антисемитской кампании марта 1968 года, бывший коммунистический аппаратчик Анджей Щесняк, книга которого получила одобрение министерства, утверждает, что некоторые евреи эмигрировали из страны "добровольно". "Потеряв свои посты, они уже не чувствовали себя связанными с нашей страной", - пишет он. Вновь старое антисемитское клише по поводу неблагодарного и продажного еврея, которому Польша дала все, но который предает ее при первой возможности.

По мнению историка Ежи Едлицкого, дебаты вокруг Едвабны имели положительный эффект, но его влияние на менталитет поляков определить трудно. "Порядочные люди изменили свои взгляды. Убежденные антисемиты укрепились в идее о существовании еврейского заговора против Польши".

Едлицкий, который возглавляет ассоциацию по борьбе с антисемитизмом и ксенофобией, признает, что даже для него Едвабна стала шоком. "Однако я был не так наивен, как другие. У меня не было иллюзий по поводу польско-еврейских отношений. К тому же моя семья во время войны имела печальный опыт общения с шантажистами, которые в обмен на защиту заставляли евреев отдавать им свое имущество".

Едлицкий принадлежал к немногочисленной категории ассимилированных евреев, которые говорили по-польски и не соблюдали обряды своей религии. "Иначе евреев и поляков разделила бы невидимая стена", - вспоминает он. Благодаря этому вся семья (за исключением отца - "он имел слишком типичные черты и в Варшаве был вынужден скрываться"), изъяснявшаяся без акцента, сумела выжить в арийской части города. Отца нацисты все-таки схватили и депортировали. Назад он так и не вернулся. Может быть, его выдал его товарищ, знавший, что он еврей? Или он погиб вместе со всеми? Едлицкий признает, что он, конечно, никогда не узнает, погиб его отец "как еврей или как поляк".