Иностранная пресса о России и не только

Пакт мало что уладил, зато обнажил значительную долю обид, укорененных в истории

Договор, заключенный в эти выходные в Брюсселе, - это портрет Евросоюза в будущем. Он запутанный, он полон внутренних противоречий, а его важные положения, сформулированные амбивалентно, наверняка не бесспорны с юридической точки зрения. Он также хорошо отражает те общие черты, которые есть у 27 членов Евросоюза, - а их не так много, как кажется по официальным речам, и сейчас становится все меньше.

Договор - успех Ангелы Меркель, если считать успехом появление бумаги, которой раньше не было на свете. Но текст был одобрен в процессе некрасивой свары - так что листок был помят, разорван и затем склеен заново.

Это не триумф Тони Блэра. Планируя свое финальное появление на арене мировой политики, он мог бы и предвидеть, что саммит ЕС окажется той нервозной постановкой, где исполнители главных ролей до самой последней минуты редактируют и переделывают свой текст. "Красные линии", которые защищал Блэр, почти стерлись и расплылись; еще посмотрим, чего именно добилась Великобритания, а это, возможно, выяснится только после дорогостоящих судебных разбирательств с непредсказуемым исходом. В результате битвы Блэр остался в изолированном положении, вынужденный настаивать на глубоких отличиях Великобритании от континента - то есть именно на той позиции, которая, как он надеялся, с его приходом на пост премьер-министра уйдет в прошлое.

Это не пророчит ему хороших перспектив на работу в роли кого-то вроде ближневосточного эмиссара в том маловероятном случае, если его команда и США вообще сумеют провернуть его назначение. Между прочим, они чересчур оптимистично надеялись сделать это ко вторнику - последнему дню пребывания Блэра у власти.

Но необходимость выполнять роль министра иностранных дел при Гордоне Брауне не помогла Блэру, когда он пытался напоследок реализовать свои чаяния на то, чтобы сделать Великобританию сердцем Европы. Как иллюстрация этих выходных в памяти останутся сердитые телефонные звонки будущего премьера, который собрал в кулак всю свою волю, чтобы остаться в Лондоне, но взрывался, искренне дивясь тому, чем Блэр готов пожертвовать ради заключения договора.

Когда новый президент Франции Николя Саркози сказал: "Мне жаль, что господин Блэр уходит: он всегда был тем человеком, который стремился к компромиссам в Европе", он сделал ему комплимент из числа тех, которые ни один британский премьер не захотел бы принять. Впрочем, Саркози явно говорил искренне. После этих выходных, по-видимому, ожидается, что Браун оправдает опасения Франции - он будет проявлять энергичную "англосаксонскость".

Запутанность договора - этого лоскутного одеяла из положений о самоустранении от выполнения решений, присоединении к выполнению решений и семилетних отсрочек - демонстрирует всю ограниченность соглашения между 27 государствами-членами. Неожиданностью это быть не должно. Но результат столь вымученного компромисса состоит в том, что важные положения остаются неоднозначными для толкования.

Великобритания полагает, что добилась своего: из Хартии фундаментальных прав для нее сделано стопроцентно-четкое исключение - но, возможно, формулировки не настолько однозначны, чтобы отбивать у юристов всякое желание их оспаривать. Полномочия нового "высокого представителя в области иностранных дел и политики безопасности" столь же туманны, как и наименование его должности; сможет ли это лицо определять политику ЕС, выяснится только на практике.

Самое главное (и к чему правомерно придрался Браун) - это тот факт, что в тексте документа как-то замазаны противоречия между двумя моделями понимания Евросоюза, исповедуемыми, соответственно, Францией и Великобританией. Франции удалось вычеркнуть из целей ЕС фразу о стремлении к конкуренции на рынках, и это, возможно, будет иметь больший вес, чем встречный ход Великобритании - последняя включила в документ клаузулу, где подчеркивается важность конкуренции. Эта неразбериха - приглашение к спорам между юристами, демонстрирующее, что по существенным вопросам (например, о субсидировании государственных компаний) в Евросоюзе возможны еще более жаркие схватки, чем в эти выходные по процессуально-формальным вопросам.

И наконец, яростная ссора между Германией и Польшей - симптом глубоко затаенной проблемы. Премьер-министр Польши Ярослав Качиньский сделал на редкость провокационное заявление, сославшись на количество потерь среди поляков в ходе Второй мировой войне как на основание для увеличения числа голосов, полагающихся Польше ныне. Но Ангела Меркель ему не уступила, пригрозив при принятии следующего бюджета ЕС урезать Польше финансирование, а затем, когда переговоры оказались на грани срыва, сказала, что может попросту не включать это положение в договор.

На саммитах ЕС еще не измерена вся глубина чувства обиды, которое терзает Польшу, считающую себя жертвой. Тем не менее, во многом это чувство оправдано. Ссора демонстрирует, что ЕС, как и прежде, трудно общаться на равных с новыми, более бедными государствами-членами, одновременно принимая как должное роль этих государств в качестве заграждения между ЕС и Россией.