Иностранная пресса о России и не только

"Я жил во Франкфурте, Мария - в Польше. Мы познакомились в Освенциме, полюбили друг друга в лагере смерти. После освобождения мы поженились. Мы всегда возвращаемся в Освенцим на каждую церемонию, с бело-голубыми платками, напоминающими об униформе заключенных. Чтобы сказать: забывать нельзя".

Адам и Мария Кениг, все еще энергичные и подвижные, перешли 80-летний рубеж. Выйдя из ада, они нашли в себе смелость жить в Германии, которая в те времена была страной убийц. Вот о чем они рассказали.

- Что означает для вас возвращение в лагерь смерти?

- Прежде всего, нельзя забывать. Лишь память позволит избежать повторения ужаса, который мы пережили. Очень опасно то, что сегодня неонацисты, и не только они, хотят вновь подняться. Возникает опасность того, что зло может вновь повториться.

- Насколько вы опасаетесь этой угрозы?

- Неонацизм жив. И не только у нас в Германии. Он жив и во Франции, в Бельгии, повсюду. Повсюду предпринимаются попытки минимизировать эту угрозу, перевести нацизм и фашизм в ранг обычной политики.

- Возвращение в Освенцим не бередит ваши невыносимые раны?

- Не без этого, но мы справимся. Это долг выживших - вспоминать о погибших. Вернуть достоинство людям, лица которых были сведены к номеру, вытатуированному на запястье. Забыть о них - значит убить их еще раз. Это значит вновь убить наших родителей, братьев и сестер, умерших в Освенциме.

- Каковы самые ужасные воспоминания?

- Огонь и пламя, вырывавшиеся из этих печей. Ужасный запах дыма. Такое ощущение, что он тебя постоянно преследует. Эти раны навсегда остаются открытыми в сердце. И потом воспоминания о товарищах по заключению. Французские евреи, идя на место казни или в газовые "душевые", как вызов эсэсовцам хором пели "Марсельезу". Воспоминания о взглядах жертв экспериментов Менгеля, женщин и детей. За еще живыми женщинами и детьми с вырезанными без анестезии жизненно важными органами велись наблюдения: сколько они смогут прожить. Лицо еще живой женщины, обглоданное крысами.

- Как вы переносили мороз и рабский труд?

- Мы отчаянно хотели выжить. Это удавалось только самым сильным и самым молодым. Когда становилось так же холодно, как сегодня, зимняя роба не спасала заключенных, она была не намного толще, чем летняя. Чулки были запрещены, спасти ноги удавалось только тем, кто сумел найти тряпье. До сих пор особое волнение вызывает вид перрона, куда прибывали поезда. Офицеры Менгеля очень часто сразу же отбирали матерей с детьми для отправки в газовые камеры, потому что они были непроизводительным элементом. Более старые и опытные пленники советовали каждой вновь прибывшей матери никогда не держать детей за руку, если они надеялись выжить. Если каким-то чудом новорожденные или дети постарше не умирали в газовых камерах, эсэсовцы приканчивали их выстрелом в сердце из табельного "Люгера".

- Вы живете в Восточном Берлине, сегодня это объединенная Германия. Были ли различия в воспоминаниях об Освенциме между двумя Германиями?

- Да. На Востоке преобладали официальные мероприятия. На Западе гражданское общество сделало гораздо больше, чтобы память была жива. Это было более естественное поведение, более эффективное для воспитания молодежи. На Западе лучше передавалось истинное значение Холокоста.