Иностранная пресса о России и не только

Всем известны последние слова Гете. "Больше света!" - считается, что именно так воскликнул поэт. Несомненно, такая последняя просьба о свете великолепно согласуется с образом немецкого гения, созданным потомками, хотя в жизни он был довольно мрачным человеком. Также прекрасно согласуются с личностью Антона Чехова его последние слова: "Ich sterbe" - "Я умираю". Думаю, в этот момент именно эти слова приходят на ум всем, и именно их ожидали услышать от такого искреннего и потрясающе уравновешенного человека, каким был русский драматург. Впоследствии вокруг этого чеховского финала была создана целая мифология, решающий вклад в которую внес, добавив изрядную долю выдумки, Раймонд Карвер своим превосходным рассказом "Поручение" (Errand). В комнате умирающего в Баденвайлере было шампанское - заказанное доктором, лечившим больного - хотя неясно, пил ли его Чехов, прежде чем произнести знаменитые последние слова. Действительно ли он произнес приписываемые ему слова? Все зависит от разных версий очевидцев. Все они совпадают в том, что он действительно их произнес, однако, по свидетельству его жены, актрисы Ольги Книппер, на самом деле последними были другие: "Давно я не пил шампанского". Безусловно, "Ich sterbe" звучит лучше, поэтому пусть так и будет.

Неизвестно, какими были последние слова Льва Толстого, однако рассказывают, что одной из его последних фраз во время агонии в Астапово после его безумного бегства из дома в поисках спасения, была такая: "А крестьяне? Как умирают крестьяне?" Толстому, всю жизнь занятому размышлениями о смерти, понравилось бы умереть со стоицизмом, который он считал свойственным русским крестьянам в решительный момент, поэтому трудно представить его с бокалом шампанского, восклицающего "Ich sterbe", хотя именно об этом он, конечно, и думал. Видимо, заинтересовавшись, какие чувства вызывала у Чехова смерть, Толстой навестил его в больнице, куда тот попал после первого тяжелого приступа кровохарканья. Пока Чехов, как всегда сохранявший спокойствие, плевался кровью, Толстой все время говорил исключительно о смерти и жизни на том свете, пока, наконец, не вывел больного из себя. Последующее чудо, которым, по мнению Толстого, обернется наша смерть, абсолютно не интересовало Чехова, потому что он представлял ее в форме бесформенной и замороженной массы. Для него имела значение только эта жизнь. Несмотря на тяжелую болезнь, он никогда не переживал разлома, открывшегося Толстому в этом мире, красоту которого он так замечательно описывал. Порой Чехова охватывали немотивированный страх, заставлявший его чувствовать себя чужим в мире, тоска, парализовывавшая его: Ich sterbe.

Известны также последние слова Николая Гоголя: "Принесите мне лестницу! Лестницу, быстро!" Нетрудно догадаться, зачем она ему была нужна. Ему было бы столь же неуместно переживать предсмертную агонию с бокалом шампанского в руке. На его "Избранные места из переписки с друзьями", где он рассуждал о божественном принципе, заключенном в России, последовал разгромный отзыв Белинского в форме открытого письма, в котором он напоминал Гоголю, что спасение России не в мистицизме и набожности, а в образовании, цивилизации и культуре. Пару лет спустя Достоевский был арестован и приговорен к смертной казни только за то, что вслух читал это письмо Белинского в кругу знакомых. Его последующие духовные поиски, близкие скорее Гоголю, чем его критику, вошли в историю культуры, нашей культуры, хотя я и не знаю, какими были его последние слова.

Признаюсь, я всегда испытывал некоторое любопытство к русским. Может, из-за их пограничной природы, определенного сходства с нашей собственной географической и духовной ситуацией, нашим маргинальным видением нас самих, испанцев, сохраняющимся и поныне. Это европейское сердце как для них, так и для нас стало средством самоопределения. Наполовину принадлежащие Западу, наполовину Востоку - как и мы, европейцы и неевропейцы. Но, по крайней мере, последние пару веков их инаковость постоянно заставляет нас задуматься о нашей самой глубинной природе. Полагаю, так будет и дальше. Если европейскость испанцев уже не может быть подвергнута сомнению - невзирая на то, что некоторые предлагают нам в качестве образца для подражания братьев Качиньских, от одной мысли об этом у меня волосы встают дыбом - европейскость России - это вопрос, на который нам еще предстоит ответить.