Иностранная пресса о России и не только

Красная земля Бама разворочена адской силой землетрясения, древние крепостные стены разрушены мощными толчками, множество потерявших надежду людей молча бродят по развалинам, проливая горькие слезы.

Картина катастрофы, передаваемая в эти дни многочисленными телекомпаниями из страны, расположенной так далеко от Италии, ничем не отличается от тех сцен и эмоций, которые сопровождают драматические истории массовых трагедий. Об этом уже говорилось в репортажах с места катастрофы, когда из Тегерана стали поступать первые сообщения и призывы о помощи: вся планета едина, без всяких границ, без различий религиозных, языковых, расовых. Мы стали гражданами мира.

И в выпусках теленовостей, и в рассказах тех, кто успел побывать в этом разверзшемся чреве земли, ощущалось сильнейшая тревога. Подобные катаклизмы происходили неоднократно, не только в Турции, Афганистане или Алжире, но и в Умбрии, Ирпинии, на Сицилии, в области Фриулия.

Но нынешние репортажи имеют неоспоримое отличие: в Баме хаос и отчаяние воспринимаются более остро, чем естественные последствия природной катастрофы такого масштаба. Просматривается явный признак краха, поражения - не только психологического, но и конкретного, материального, которое, как кажется, чувствуется по всей стране.

Буш и группа его самых угрюмых советников поместили Иран во главе американского списка стран, составляющих "ось зла". В этот список внесены Северная Корея, Сирия, Судан, но теперь именно Иран, когда Ирак уже вычеркнут из списка, занимает там первое место. Белый дом говорит о нем как о самом опасном враге, самой сильной угрозе для всего мира. Этот режим, если его немедленно не остановить, может угрожать безопасности американской державы.

Но, судя по выпускам теленовостей и по газетным сообщениям, расхождения между этими почти апокалиптическими обвинениями и развалинами Бама кажутся значительными. Есть Иран и политические заявления, связанные с "войной с терроризмом", и есть Иран, оказавшийся перед лицом землетрясения в Баме, обнажившего все трудности, с которыми столкнулась страна, где отсутствуют основные инфраструктуры и социальная гармония, свойственная обществу, укрепившемуся в процессе совершенствования и модернизации. И возникает мысль о том, что не всегда политические инициативы адекватно отражают сложный характер современного мира.

Иран вышел из исламской революции 1979 года сильным и одновременно хрупким. Сильным - не только благодаря экономическому потенциалу многочисленных нефтяных месторождений или успехам его ученых, которые оказались в нескольких шагах от создания ядерного потенциала, но и благодаря тому, что старому аятолле Хомейни удалось укоренить сильную "национальную" идею в еще непрочном обществе, заложив дух бунтарства и гордости за принадлежность к исламу.

Но Иран одновременно оказался хрупким, поскольку эта национальная и религиозная идея была уже несвоевременной. И значительная часть населения ощущает необходимость преодолеть эту изоляцию.

Нынешний Иран - очень молодая страна. Средний возраст 65% населения - 24 года, иными словами, двое из трех иранцев родились после революции, возглавляемой Хомейни, которым знаком лишь Иран шиитского радикализма, оппозиции западному миру, официальной ненависти к американскому сатане и его развращающему влиянию.

Однако именно эти молодые люди, призванные быть последователями учения Хомейни, первыми выступили против изоляции, отказа от современности, мистического фанатизма, осуждения американской модели. Они не осуждают революцию, сформировавшую их, но выступают за свободу выбора, самостоятельность суждений. Они выступают за независимость взглядов.

Иран - сильная страна, где вместе с тем ощущается сильная социальная напряженность, где недостает врачей, фармацевтов, медсестер, палаток и рентгеновского оборудования. От этой страны вряд ли может исходить серьезная угроза миру.

Правительства авторитарных режимов могут демонстрировать угрозы, которые на деле оказываются микроскопическими, и Северная Корея может служить еще одним примером со своей "атомной мощью". Но эту опасность, даже когда она представляется реальной, можно сдержать. Нет сомнения в том, что перед лицом этой хрупкости, маскируемой под мощь, политические шаги могут оказаться более эффективными, чем демонстрация военных мускулов.

Несколько дней назад мы говорили о "дипломатии землетрясения", когда Вашингтон предложил помощь, а Тегеран согласился ее принять, как об исключительной возможности, которую предоставила миру трагедия Бама. Два противника говорят друг с другом - на расстоянии, осторожно, с недоверием, но все же говорят.

Политика может заменить собой войну. Почти 30 лет назад у этих стран был прекрасный шанс наладить отношения. Сегодня имеется более скромный, но не менее важный шанс, предоставленный землетрясением. Иран, сильный и одновременно хрупкий, имеет шанс на мир.