Иностранная пресса о России и не только

Может показаться странным, что вопрос о глубинных причинах терроризма причисляется к разряду спорных. В самом деле, можно ли вообще ставить под сомнение наличие у терроризма - как у любого другого явления национальной и международной жизни - глубинных причин? И можно ли не сделать на основании этого заключения, что эти причины необходимо понять, чтобы заранее предупреждать террористические акты?

В самом деле, за считанные месяцы после атак 11 сентября 2001 года тезис о глубинных причинах очень быстро получил широчайшее распространение. В частности, он прозвучал на конференции ООН (посвященной проблемам развития), проходившей в мексиканском городе Монтеррее 21-22 марта 2002 года. Один из главных докладчиков, Джордж Буш, заявил, что "мы боремся с бедностью, так как надежда - это ответ на террор... Надежда приходит, когда торжествует свобода. И именно поэтому США... сражаются за свободу против террора. Мы бросаем вызов бедности, отчаянию, недостатку образования и обанкротившимся правительствам, слишком часто создающим условия, которые террористами могут использовать и обращать себе на пользу".

Такие же речи звучали и на саммите ООН в сентябре 2005 года. Американский вице-президент Дик Чейни выступил с собственной интерпретацией глубинных причин терроризма, связав их с природой режимов, способных, по его мнению, порождать терроризм: "Стратегия... в этой мировой войне против террора заключается в том, что мы должны радикально изменить ситуацию на местах в таких странах, как Афганистан и Ирак, чтобы осушить болото... Мы можем убивать террористов, но главное, что мы должны сделать, это изменить ситуацию на местах".

Естественно, еще легче услышать рассуждения об искоренении глубинных причин на другом краю политической шахматной доски, где борьба с терроризмом подчинена необходимости уменьшить социальное неравенство, обеспечить устойчивое развитие, устранить реальные или мнимые политические несправедливости. Иначе говоря, консенсус, сложившийся вокруг так называемых "глубинных причин", чрезвычайно широк.

Тем не менее реальность не столь однозначна и не столь ясна, как это может показаться. Прежде всего, проблему создает само определение глубинных причин. Почти всегда на первое место среди них ставится бедность. Но социологический портрет исполнителей крупных терактов последних лет, как правило, не свидетельствует об их бедности (теракты 16 мая 2005 года в Касабланке представляют в этом плане исключение, которое лишь подтверждает правило). Да и в заявлениях исламских террористических организаций практически ничего не говорится о социальном неравенстве и бедности.

Кроме того, указание на бедность ставит философскую и нравственную проблему: предположение, что бедность как таковая способна порождать террористическое поведение есть современный эквивалент тезиса о "трудящихся и опасных классах" Франции XIX столетия (автор имеет в виду книгу французского историка Луи Шевалье "Трудящиеся и опасные классы Парижа в первой половине XIX века". - Прим. ред.).

Часто и более уместно ссылаются на ощущение униженности и несправедливости: впрочем, на него нередко намекают в своих заявлениях сами террористические организации. О судьбе мусульманских стран и народов, терпящих беды от Запада со времен Крестовых походов и до наших дней, часто говорят радикальные исламские организации, опираясь на конкретные примеры. Но, как и в случае с бедностью, отнюдь не является само собой разумеющимся, что это естественным образом приводит именно к терроризму, а не к другим типам поведения - конфронтационным или нет. Ведь упадок арабского мира - явление не новое: если он является глубинной причиной терроризма, почему это не проявилось раньше?

К тому же в этом упадке нет исключительной или преимущественной вины Запада: пороки политического, экономического и социального управления, характерные для значительной части Среднего Востока, не являются результатом вмешательства внешних сил. Аргумент по поводу несправедливости даже оборачивается против тех, кто его выдвигает, когда его берут на вооружение американские неоконсерваторы. Пример тому - заявление Чейни о необходимости осушить болото терроризма, свергнув недемократические режимы, которые рассматриваются как благоприятствующие этому феномену - к примеру, Афганистан и Ирак.

Написанное выше не означает, что западная политика борьбы с бедностью или оказание помощи арабскому и мусульманскому населению неоправданны: они абсолютно необходимы, но они не нуждаются в том, чтобы их оправдывали борьбой с терроризмом.

К тому же опыт европейских обществ показывает: конечно, терроризм может возникать на почве невзгод и несправедливостей (так, международный анархистский терроризм был порожден издержками промышленной революции), но он способен процветать и в благополучных, богатых, демократических обществах. Вспомним "красный" терроризм 1970-1980-х годов в Италии, Германии, Бельгии и (в меньшей степени) во Франции.

И все же рассуждения о "глубинных причинах" имеют свои пределы. И это объясняется самой природой терроризма, который является не идеологией, порождающей массовое движение, а способом действия. Бывает, что массовые движения берут на вооружение террористические методы: примером тому служат некоторые национально-освободительные антиколониальные движения (в частности, в Алжире) и восстание в Ираке. В этих случаях разговор о глубинных причинах может иметь определенную ценность, но больше будет относиться не к терроризму (как методу), а к данным массовым движениям.

С другой стороны, джихадистские теракты в Европе совершались очень небольшими группами, которые по своему социальному облику и численному составу напоминают "красные" и "черные" террористические организации 1970-х и 1980-х годов: это не социальные движения. В борьбе с такими группами на первое место среди мер профилактики выдвигается эффективная работа спецслужб и полиции. Соответствующая политика должна больше думать не о "глубинных причинах", а о том, чтобы не дать террористическим группам превратиться в векторы или формы выражения социальных движений.

Не рассматривать каждого "бёра" (жаргонное название и самоназвание французов арабского происхождения. - Прим. ред.) как террориста, не клеймить выходцев из арабских стран, уважать верующих мусульман, бороться с дискриминацией во всех ее видах - вот что такое профилактика. Она не будет вдаваться в "глубинные причины", но позволит бороться с террористами совсем не так, как это делается, когда под прицелом оказывается часть населения, от имени которой они пытаются выступать. Пока не будет доказано обратное, к террористам следует относиться скорее как к преступникам (т.е. людям, деятельность которых противоречит закону), чем как к выразителям некоего массового движения.

Что касается глубинных причин, стоит обратиться к материалам конференции, прошедшей в июне 2003 года в Осло. С точки зрения выступавших экспертов между бедностью и терроризмом существует лишь очень слабая и опосредованная связь. В то же время в докладах указывается, что "репрессии и притеснения скорее подпитывают терроризм, чем ослабляют его". Таким образом, дискуссия о глубинных причинах сосредотачивается на внутренних политических условиях (прежде всего на отсутствии демократии), существующих в рассматриваемых обществах.

Это не академическая тема. Отдавая предпочтение поиску "глубинных причин", мы рискуем придать террористам некую легитимность (они бедны, они стали жертвами несправедливости...), подкрепить концепцию "столкновения цивилизаций" (мусульманский мир является жертвой Запада, и терроризм является следствием этого обстоятельства...), создать иллюзию, будто от терроризма можно механически избавиться с помощью целительных добродетелей экономического процветания, демократии и справедливости. Попутно мы рискуем ослабить борьбу с бедностью и несправедливостью в ситуации, когда результаты антитеррористической борьбы не очевидны.