Иностранная пресса о России и не только

Вторая война России в Чечне, которая разразилась осенью 1999 года, превратила практически никому не известного подполковника Владимира Путина в президента страны и национального героя. Избиратели увидели в Путине человека, который защитит Россию от терроризма и разрешит самые насущные проблемы.

В этом месяце Путин был избран на второй срок, одержав полную победу на выборах. Парадокс его возвращения к власти заключается в том, что он не потерял ни капли своей популярности, хотя так и не выполнил обещания положить конец конфликту в Чечне. На самом деле, в ходе первого путинского срока чеченская война докатилась и до Москвы: серия актов терроризма, в которых обвиняются чеченские экстремисты, унесла жизни десятков людей. Более 40 человек погибли только при взрыве в московском метро 6 февраля.

Каждый новый теракт теперь вызывает у российской элиты привычную реакцию: в первые день-два делается огромное количество гневных "патриотических" заявлений, а затем наступает тишина - вплоть до следующего ужасного события.

И истеричные призывы к мести, и оглушающая тишина, которая за ними следует, доказывают, что все, включая тех, кто делает эти заявления, понимают: наша политика в Чечне ведет нас прямо в тупик. После взрыва 6 февраля мы слышали пожелания восстановить смертную казнь, призывы "жечь их каленым железом", "идти до конца". На первой странице крупнейшего российского ежедневника было опубликовано высказывание отца, который потерял своего сына: "Теперь я буду их убивать, где бы ни встретил".

Мы должны помнить слова российского офицера по имени Лев Толстой, который сражался в свое время на кажущейся бесконечной кавказской войне. После "зачистки" в чеченском горном поселке он написал: "Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика (по отношению к русским), было сильнее ненависти".

Делая и выслушивая все эти призывы "идти до конца", то есть причинить максимум разрушения, мы забываем, как много раз мы уже шли до конца: сжигали все, что горело, и казнили - в превентивных целях, по всей вероятности, - десятки тысяч наших собственных мирных граждан. И нет никакого сомнения в том, что по другую сторону есть много людей, которые произносят те же слова: "Теперь я буду убивать их, где бы ни встретил".

В XX веке терроризм использовался в основном как инструмент достижения политических целей, и до сих пор имеют место или недавно окончились конфликты в Северной Ирландии, в Стране Басков, на Шри-Ланке, в Индонезии. Везде сепаратисты прибегают к насилию против местной власти в попытке добиться большей автономии или независимости.

Однако век XXI породил новый феномен, который можно назвать "метафизическим терроризмом". Проводимый, в первую очередь, исламскими радикалами, связанными с "Аль-Каидой", он не является инструментом для достижения политических целей, например независимости. Он является принципиальным отрицанием западной цивилизации и стремится к ее разрушению.

Эта разница важна для России, потому что в 1990-х у нас был обширный опыт применения чеченскими сепаратистами насилия как политического инструмента. Изменения, с которыми мы сталкиваемся сейчас, иного порядка: это метафизический терроризм, и в данном случае мы создали этого монстра сами.

Российское руководство постоянно повторяет, что борется не с чеченскими сепаратистами, а с международными террористами, и это превратилось в слова, существующие сами по себе. Благодаря методам, которыми мы вели эту войну, мы превратили практически все население Чечни во врагов и создали для метафизического терроризма огромный запас "живых бомб" - отчаявшихся людей, готовых выполнять планы террористов.

После недавней атаки в метро Путин заявил, что Россия с террористами переговоров не ведет, а уничтожает их. Я полагаю, это заявление выдает полное непонимание того типа террора, с которым мы сталкиваемся. Оно было бы оправданно, если бы после взрыва кто-то из "фронта освобождения" позвонил и сообщил: "Мы взорвали метро. Если через две недели вы не выполните такого-то и такого-то требования, мы взорвем еще одну бомбу. Мы предлагаем переговоры".

Однако в нашей ситуации такого сообщения не получено. На ум приходит название сборника рассказов Габриэля Гарсиа Маркеса "Полковнику никто не пишет". Ответом на путинское заявление стала тишина, которая означает: "Мы не разговариваем с русскими, мы взрываем их в метро".

Что же тогда делать? На каждом повороте Россия выбирала самый худший вариант действий. И опять же одно парадоксальное наблюдение заслуживает того, чтобы его озвучить. Классические враги, против которых мы предположительно ведем войну, - ориентированные на независимость чеченский президент и его сторонники - на самом деле являются фактически нашими союзниками в войне против глобального терроризма. Почему? Потому что глобальный терроризм разрушает Чечню, и цель, к которой мы все должны сейчас стремиться, - это провести черту между чеченским сепаратизмом и глобальным терроризмом.

И это вполне достижимо. Никто из Чечни, включая президента Аслана Масхадова и его "министра иностранных дел", ныне живущего в США, больше серьезно не верит в чеченскую независимость. Сами слова "независимость" и "территориальная целостность" потеряли свое значение в свете трагедии, которая до сих пор разворачивается с участием чеченского и российского народа. Единственная перспектива, которая еще имеет какой-либо смысл для чеченцев, - это положить конец насилию российских сил и их промосковских сторонников в Чечне и добиться обещания вести переговоры с теми, кто не планирует и не совершает актов терроризма.

Последний страшный парадокс чеченской трагедии - это то, что призывы к возмездию в России помогают втянуть эту огромную страну в круг насилия, которое зародилось в маленькой Чечне. Мы начали сражаться за то, чтобы удержать Чечню в составе России, и закончили тем, что заперли Россию в Чечне.

Автор статьи - директор Института стратегических исследований в Москве.