Эйнулла Фатуллаев, молодой азербайджанский журналист, отбывавший свой срок за газетные статьи, не понравившиеся правительству его страны, в шесть часов вечера в четверг лежал на своей тюремной койке, готовясь к еженощной борьбе с отчаянием, пишет The Washington Post.

"Фатуллаев знал, что СМИ и правозащитные организации по всему миру - и даже правительство США - боролись за него, но у него было не много оснований рассчитывать на правосудие. Когда ему сказали взять вещи и проследовать за тюремщиком, он понятия не имел, чего ожидать - вряд ли его могли доставить в тюрьму, худшую, чем Исправительная колония строгого режима номер один", - пишет автор статьи Кэтти Лэлли.

Через несколько минут тюремщик сказал ему, что он помилован президентом, Ильхамом Алиевым. Невероятно, но Фатуллаев был свободен. Тюремщик не дал ему позвонить родителям, чтобы не собралась толпа приветствующих его, но лично привез его домой. После четырех лет холода и лишений Фатуллаев покинул тюрьму в мерседесе. Он отсидел половину своего срока в восемь с половиной лет.

"Я хотел лишь руководить высокопрофессиональной газетой", - сказал Фатуллаев, попавший в тюрьму в возрасте 29 лет темноволосым и моложавым и вышедший в 34 года лысеющим, седеющим и обрюзгшим из-за отсутствия физической нагрузки.

"Это был ужасный опыт, - отметил он. - Я провел много времени в темных помещениях". Его глаза покраснели и часто моргали, все еще привыкая к нормальному освещению через два дня после освобождения.

По словам Фатуллаева, его возили по разным тюрьмам, он нередко бывал в одиночных камерах и часто болел. В стандартных бараках, на сто человек, заключенных будили в шесть утра и отправляли в небольшой двор, где они оставались до десяти вечера, без крыши над головой и места, где можно присесть. В одиночной камере, где он проводил по три, пять и десять дней подряд, деревянная рама без матраса выдвигалась из стены в девять вечера и задвигалась в пять утра. В единственном окне не было стекла. В одиночной камере тюрьмы номер один он провел месяц. "Там были большие крысы, - рассказывает он. - По ночам они бегали по мне".

Он обращался к творчеству Александра Солженицына. "У каждого заключенного была книга, - сказал он. - У одного мог быть Коран, у другого - Библия. Моей книгой был "Архипелаг ГУЛАГ". Когда я терял надежду, я открывал Солженицына и готовил себе - я разговаривал сам с собой каждую ночь: "Он был в гораздо худших условиях и сохранил силу духа. Ты тоже должен держаться".

Теперь, на свободе, он пытается понять, как жить дальше. "Я думаю, как я могу продолжать заниматься журналистикой? У меня два пути - в тюрьму и на кладбище. Что мне делать?"

"Пока я могу только сказать, что пытаюсь осознать свободу. Это чудо для меня, и я пытаюсь осознать это", - говорит он.