В Почево, которое мои родственники называют "нашей" российской деревней, лето тянется, как вечность, бессмысленная и бесцельная. Ягоды, яблоки, фрукты и огурцы, которые надо собирать, варить, солить и консервировать. Здесь ведутся чеховские разговоры, подогреваемые простой пищей, водкой, пивом, чаем, домашним соком и бесконечной национальной любовью к словам.

Новости нынешнего года никак не связаны ни с президентом Путиным, ни с декабрьскими выборами, о которых возвещают установленные на ведущем из Москвы шоссе плакаты, слезливо напоминающие о российских семейных ценностях. Для горожан, приезжающих сюда из Москвы на дачу, главная новость такова: впервые на памяти старожилов, а может быть, и за всю историю, в деревне появился магазин.

Это, скорее, киоск, где продаются карточки для сотовых телефонов (наверное, наиболее быстро развивающаяся отрасль российского потребительского рынка), закуски и, конечно, несколько сортов пива и водки.

Менее приятным сюрпризом для нас была гибель любимой 300-летней сосны, возвышавшейся в центре деревни и увековеченной моей невесткой, художницей Машей, и ее мужем, художником Володей, в нескольких работах. По деревне ходят слухи, что ее тень мешала расти овощам на огороде у соседа. В апреле злоумышленники, воспользовавшись отсутствием летних жильцов, пригнали кран и свалили дерево - глубокое оскорбление любви наших русских соседей к природе и их стремлению в случае необходимости принимать решения и действовать коллективно.

Просторность и одновременно интимность пейзажа в этом необыкновенно красивом месте вблизи Тарусы - настолько русские по сути, что трудно устоять перед соблазном считать все происходящее здесь типичным для огромной страны. После двух недель длинных вечеров в Почево или Тарусе, где в один вечер открылась выставка работ московских художников, проводящих здесь лето, а в другой мой муж дал сольный фортепианный концерт, возникло ощущение, что Россия пребывает в апатии и в то же время ужасно торопится. Эта страна одновременно пытается вернуть свое прошлое, страшно изуродованное большевиками, извлечь максимум из настоящего и, что труднее всего, спланировать весьма туманное будущее.

Одной из очевидных тенденций является стремление строить и улучшать недвижимость.

В Почево, где нет асфальтированных дорог и водопровода с 1990 года построено почти 300 дач самых разных стилей, в соответствии со средствами и вкусами их владельцев. Труд и хлопоты в этих летних домах и на прилегающих участках напомнили мне слова московского знакомого, узнавшего о том, что я проделала путь через восемь часовых поясов с Манхэттена, где мы сегодня живем с моим мужем, чтобы провести отпуск на даче. "Дача? - сказал он недоверчиво. - Это не отдых, это работа".

В последнее десятилетие вдоль всех шоссе, как грибы, растут магазины строительных материалов, на витринах можно увидеть все необходимое для роскошных кирпичных усадеб и усовершенствования более скромных деревянных домов, называемых избами. Побывав у подруги, живущей в дачном поселке недалеко от Москвы, наша 10-летняя дочь Люси была поражена, увидев, что в 10 часов вечера строительство идет полным ходом. Я объяснила ей, что при коммунистах подобная частная инициатива была практически невозможна, а из-за того, что зима здесь длинная и темная, русским приходится в долгие и светлые летние вечера использовать каждую минуту.

Однажды вечером в Почево сосед Артур сделал перерыв в строительстве дачи, чтобы рассказать как он, в 14-летнем возрасте, провел две недели в заключении в промышленном городе Тольятти. Таким было наказание за то, что он был сыном диссидента. Заметьте, это произошло в конце 1987 года, когда мир чествовал Михаила Горбачева, объявившего гласность. Через пару дней Слава и Лида, супруги, присматривающие за дачей в наше отсутствие, рассказали историю своей жизни. Славе пришлось служить в лагерной охране в Воркуте в 1958 и 1959 годах. Невероятными казались его рассказы о голоде и каннибализме, о преступниках, вырезавших в соседнем лагере десятки охранников, о заключенном, бежавшем из лагеря в бочке с канализационными отходами лишь для того, чтобы ограбить дом в 100 ярдах от лагерной ограды.

В другой вечер Ян, экономист, зашедший к нашему соседу, рассказывал о мрачном положении в сегодняшней России, в частности о "бандитах", пользующихся посткоммунистическими законами, направленными на либерализацию собственности, чтобы душить необходимый России средний бизнес.

В милом старом доме художников, которые не один десяток лет пишут Тарусу, значительную часть застолья составляли искренние тосты за красоту и дух города и его окрестностей. Его центр - это Ока, по берегам которой раскинулись леса и луга.

Острая любовь к Оке проснулась у нас во время катания на лодках в ходе музыкально фестиваля, посвященного покойному пианисту Святославу Рихтеру - 50 поклонников Рихтера совершили паломничество к его даче, чтобы воздать ему дань водкой, селедкой и стихами. Россия любит своих художников живыми, но особенно чтит умерших, когда легенды превращаются в миф, скрашивающий все недостатки героя.

Аналогичное желание переписывать жизнь владело и большевиками. В 45 минутах ходьбы от дачи находятся развалины пионерского лагеря, где мой муж и его сестра в детстве проводили лето. Сергей разыграл для нашей дочери несколько лагерных ритуалов ("Товарищ вожатый! Отряд построен для похода в столовую") и вспоминал, как получил от отца из Москвы записи официально запрещенной группы Beatles.

Гораздо ближе к Тарусе находятся руины дома отдыха имени Куйбышева. Коммунисты воздвигли его на месте, где стояла дача семьи Марины Цветаевой.