Наш аналитик, находящийся в настоящее время в Москве, Питер Лавелль недавно побеседовал с Дональдом Дженсеном, директором отдела внешних сношений корпорации "Радио Свобода - Свободная Европа" и известным экспертом по России, о политических переменах в России.

- Недавно вы представили находящуюся в процессе доработки статью "Патримониальность в одной стране". В этой работе вы с изрядной долей скептицизма отзываетесь об оценках аналитиками природы российской демократии. Вы указываете, что подобные рассуждения подразумевают, что демократия в России в настоящий момент установлена, или будет установлена в неопределенном будущем. Однако, предполагая это, мы ничего не узнаем о настоящем России: кроме того, нет никакого консенсуса относительно термина "демократия". Вы предлагаете рассматривать Россию как патримониальное государство (наследственная, родовая вотчина. - Прим. ред.). Почему вы выбрали именно такой термин? И возможна ли какая бы то ни было демократия в условиях патримониального государства?

- Вы говорите, статья в процессе доработки? И сама Россия, и все мои размышления о ней постоянно находятся в процессе доработки. Поэтому буду очень рад обсудить их с вами.

Для начала я хотел бы остановиться на двух пунктах. Во-первых, считать современную Россию демократическим государством неконструктивно. Это не помогает ни понять, что происходит там в настоящий момент, ни сформировать подобающую стратегию взаимоотношений с ней. Существуют самые различные мнения о сущности демократии. Правы ли те, кто считает, что демократия - это система, все решения которой должны служить подлинным интересам людей, вне зависимости от того, принимают ли сами люди непосредственное участие в принятии эти решений? Должна ли такая система соответствовать аристотелевскому идеалу власти большинства? Или это система, часто называемая репрезентативной демократией, примером которой являются страны, причисляемые сегодня к демократическим? В такой системе установлены институты, обеспечивающие отдельным представителям право принятия политических решений путем соревновательной борьбы в ходе всенародного голосования. Третье определение, которое наилучшим образом сформулировал австрийский экономист Джозеф Шумпетер, гласит, что демократия - это система, обеспечивающая защиту индивидуальных прав, при которой власть правительства ограничена, а борьба за власть происходит на подлинно конкурентной основе. Последнее требование, в свою очередь, предполагает, что партии и независимые граждане имеют право участвовать в этой борьбе, доступ к информации свободен, а люди видят наличие реального выбора. Я разделяю эту точку зрения, и в соответствии с ней в России, безусловно, демократии нет. В будущем - возможно, будет, но не сейчас.

Во-вторых, какое бы определение демократии ни принять, постоянные попытки аналитиков, в особенности западных аналитиков, измерять происходящее в России тем, в какой степени она достигла определенного демократического рубежа, абсолютно бессмысленны. Демократия вовсе не является неизбежностью для России, и даже если Россия и станет демократической страной, то это случится в настолько отдаленном будущем, что не имеет никакого отношения к пониманию России сегодня. Сейчас происходят столько неоконченных противоречивых процессов, что просто разобраться в них - уже достаточно сложная задача.

На мой взгляд, куда более конструктивно считать Россию патримониальным государством, так как это отражает сущность того, что Россия представляет собой в настоящий момент, а не того, чем она может стать. Под патримониальными я подразумеваю государства, подобные описанным историком Ричардом Пайпсом, где переплетены политический авторитаризм и частная собственность. В патримониальных режимах представители элиты - будь то царь, олигархи, чиновничество или Путин - являются в своих глазах и в глазах подчиненных одновременно правителями и собственниками государства. Другими словами, в патримониальном государстве юридическое и фактическое разграничение между политической властью и частной собственностью либо отсутствуют вовсе, либо размыто. Ситуация слияния власти и собственности не характерна для США и Западной Европы, где закон проводит четкое разграничение между этими двумя явлениями.

Патримониальный режим препятствует развитию в России демократии (в том смысле, в котором понимал ее Шумпетер), так как в демократическом обществе обязанность государственной элиты - защищать частную собственность, а не экспроприировать ее, как это происходит в патримониальном государстве. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, если говорить о России. Я думаю, проблема здесь не только в том, что олигархи, такие как Ходорковский, разбогатели, используя связи в правительстве, и не в том, что Кремль пытается запугать деловые круги, и не в коррупции на государственном уровне. Это всего лишь три аспекта одной системной проблемы.

- Вы отметили, что в России политическая власть и частные финансовые интересы тесно переплетены. Но не происходит ли то же самое в большинстве политических систем, в том числе в странах Запада? Чем отличается процесс смешения политики и денег в России и почему это так опасно для политического будущего и гражданского общества страны?

- Для начала я хотел бы сказать вот что. В России, как и в большинстве патримониальных режимов, вообще трудно обнаружить наличие "частных" финансовых интересов, так как государственная власть вмешивается во все, когда ей только вздумается.

А теперь отвечу на ваш вопрос. Вы, Питер, совершенно правы. Да, в Западных странах власть и деньги тоже связаны, но тут есть фундаментальные различия. На Западе, если частная собственность переходит к государству, это случается только после принятия соответствующего судебного решения, и бывший частный собственник в таком случае получает компенсацию. Коррупция во Франции, в Германии и, что греха таить, в США - действительно давняя устоявшаяся традиция. Но в США широкомасштабное нарушение закона на высоком уровне (напримером, скандал с фирмой "Энрон") - это скорее исключение, чем правило, а суды гораздо более независимы.

Все это чрезвычайно пагубно для развития гражданского общества в России. Патримониальный режим ослабляет неправительственные организации, поскольку они находятся в зависимом положении, они, по существу, являются собственностью государства. Коммерческие предприятия, такие как "Газпром" и "Лукойл", успешно достигают своих целей благодаря тому, что имеют рычаги воздействия непосредственно на государство и не должны прибегать к противодействующей силе политических партий или общественных групп.

- Вы - один из немногих экспертов по России, кто концентрируется на системных изменениях, не уходя в персонификацию российской политики, чем так часто грешат представители западной прессы. Возвращаясь к нашей проблеме: как, по-вашему, изменилась политическая система в России за последние четыре года? Администрацию предыдущего президента Бориса Ельцина тоже вполне можно было назвать патримониальной - что изменилось с приходом Путина? Насколько его режим отличен от советской системы или даже от самодержавия?

- Важно определить баланс между преемственностью и изменениями, да? Путин, определенно, в гораздо большей степени государственный муж, чем был его предшественник, и он куда менее толерантен к политическому плюрализму. Но я отношусь к числу тех аналитиков (а нас, я думаю, меньшинство), которые видят по меньшей мере столько же элементов преемственности, сколько и инновации в администрации Путина. Да, режим Ельцина тоже был патримониальным, как и советский режим и, разумеется, царская Россия.

Однако я хотел бы добавить к этому, что какой бы патримониальной Россия ни была (а я убежден, что это абсолютно патримониальная страна), в обществе действуют и другие законы. Глобализация и другие внешние силы подталкивают Россию в определенном направлении. Это давление вызывает напряжение внутри России, что может приводить к изменениям и подрывает стабильность. Одна из ключевых задач Путина - сбалансировать эти силы, чтобы не произошло сбоя системы.

- Вы сказали, что "непропорционально большое количество тем общественного обсуждения носят коммерческий характер: членство в ВТО, банковские реформы, налоговая политика получают больше внимания, чем власть закона, гармонизация отношений между федеральными и региональными властями и защита гражданских свобод". Возможно, мой вопрос прозвучит не совсем политкорректно, но не является ли экономическая программа необходимой для реализации юридической программы, о которой вы говорите? Понятия законности и гражданских свобод остаются на довольно низком уровне понимания в России. Но защита коммерческих интересов является делом первостепенной важности для большинства россиян. Возможно, решение экономических проблем сделает вопросы другого уровня более актуальными?

- Решение насущных проблем, безусловно, важно и необходимо, но я не думаю, что из этого следует, что они должны иметь приоритет перед упрочением силы закона. Я придерживаюсь противоположной точки зрения: не обеспечив силы закона хотя бы одновременно с тем, как достигаются другие цели, невозможно до конца решить ни одну из актуальных проблем.

- Вы являетесь специалистом не только по России, но и в области СМИ. Многие считают, что электронные СМИ полностью подконтрольны Кремлю. Действительно государство контролирует средства массовой информации, прессу, но в то же время российская публика может регулярно видеть политические ток-шоу и тому подобные передачи, где критикуется власть (хотя лично Путин редко подвергается критике). Как бы вы описали настоящее положение российских электронных СМИ?

- Я бы описал это положение как несвободное. И оно все ухудшается. Все политические программы ограничены строгими рамками, в них практически никогда не затрагиваются щекотливые темы. Но надо сказать, что многие романтично переоценивают свободу прессы ельцинской эпохи. Тогда действительно был плюрализм, но настоящей свободы не было. Во время правления Ельцина пресса отражала интересы различных коммерческих групп. Сейчас она отражает точку зрения государства (и часто его коммерческие интересы).

- Не слишком ли подвержены западные журналисты, говоря о России, влиянию прошлого этой страны? Советский Союз был авторитарным государством, возможно, тоталитарным. Не разумнее ли считать, что Россия находится в процессе преобразований, когда могут сосуществовать некоторые элементы прошлого и совершенно новые черты? Проще говоря, не влияет ли прошлое России на то, как о ней пишут и говорят западные обозреватели?

- Многие западные журналисты находятся под влиянием привычки, выработавшейся во времена Советского Союза. Они считают Россию брутальной империей, агрессивной за своими пределами, коррумпированной и авторитарной внутри. Увы, многое из того, что делает в последнее время Путин и другие российские лидеры, подкрепляют это впечатление. Вполне понятно и то, что многие мелкие страны, граничащие с Россией, не спешат забывать прошлое.

В то же время те, кто симпатизирует России, а как показал последний опрос, таких людей в США немало, находятся под чрезмерным влиянием американского культурно-исторического прошлого. Они ошибочно полагают, что Россия идет по тому же пути и со временем неизбежно станет подобием США. Это, мягко говоря, очень большая ошибка - именно из-за нее американцы часто не могут понять Россию.

Поскольку мы говорим о прошлом, я хотел бы заметить, что тяжелейший кризис идентичности, переживаемый Россией, вызван массовой неспособностью оценить свое собственное прошлое. Последний опрос показал, что многие россияне считают, что для России роль Сталина (повинного в одном из самых чудовищных в истории массовом геноциде) скорее положительная, чем отрицательная. Для Запада это было шоком. Россия не может считаться нормальной страной, до тех пор пока сталинское наследие окончательно не отойдет в прошлое.

Действительно, разумно считать, что Россия находится на пути, сочетающем элементы прошлого и новые самобытные черты. Но я уверен, что так же разумно считать, что это не демократия, к какому бы определению демократии мы ни обращались.

Точка зрения, представленная выше, принадлежит лично Дональду Дженсену и не обязательно разделяется "Радио Свобода - Свободная Европа".