В российской истории толпа предстает как брутальная стихийная сила, и потому неудивительно, что российские правители старались разгонять массовые акции протеста, замечает The New York Times. Пожалуй, самый поучительный эпизод - "Кровавое воскресенье" 1905 года, считает журналистка Эллен Барри. Расстрел рабочих шокировал окружение Николая II, и он согласился на реформы. 12 лет спустя царь не стал препятствовать мирным демонстрациям - и спустя неделю был вынужден отречься от престола.

В начале декабря, когда стало ясно, что молодые россияне готовы протестовать, чиновники стряхнули пыль с фразы Пушкина о русском бунте, бессмысленном и беспощадном. "Но, конечно же, произошло нечто принципиально, поразительно иное", - пишет автор.

10 декабря на Болотной люди не слушали ораторов, а рассматривали друг друга, отмечает автор: "Они не походили ни на безумцев, ни на угнетенных. Они не излучали ни страха, ни агрессии. Критическая масса специалистов из среднего класса, существовавшая годами в интернете, внезапно материализовалась".

Российские лидеры не знают, как обходиться с демонстрантами, чьи требования нельзя удовлетворить денежными ассигнованиями, заметил экономист Евгений Гонтмахер. Появление таких демонстрантов - знак, что Россия стала европейской страной: "участие в публичной политической жизни перестало быть уделом маргиналов", - поясняет он.

Путин и его чиновники заговорили о демонстрантах с некоторым уважением, и все же в Кремле сильно давление прошлого. 2012 год будет непредсказуемым: россияне стремительно движутся то ли к традиционной конфронтации, то ли к чему-то новому - диалогу, заключает издание.