Одиннадцать дней назад президент Владимир Путин совершил блиц-визит из Сочи в Чечню, в родное село убитого президента Чечни Ахмада Кадырова. 22 августа Кадырову бы исполнилось 53 года. Путин отправился на могилу, чтобы почтить его память.

Накануне вечером боевики совершили нападение на столицу Грозный. В результате по крайней мере 30 человек были убиты.

Путин не поменял своих планов. Он пожелал всего наилучшего назначенному преемнику Кадырова, Алу Алханову, и уехал. Семь дней спустя Алу Алханов был избран президентом в результате практически плебисцитного голосования, которое, естественно, вызывает подозрения и, в любом случае, проходило в условиях военной оккупации.

Но и террористы не поменяли своих планов. Через три дня после визита и за четыре дня до выборов - взрыв двух самолетов. Затем необычайная эскалация насилия. Сначала чеченка-камикадзе взрывает себя у станции метро в Москве, и вот теперь - страшное нападение на школу в городе Беслан.

Немедленная реакция снова была в таком ключе: никакого диалога с террористами.

Как объяснить жесткость Путина перед лицом того, что все больше напоминает большую трагедию, еще одну, наряду с трагедиями на Ближнем Востоке? Конечно, насилие террористов нельзя оправдывать, оно ужасно, впрочем, так же ужасно, как и его подавление Кремлем. Что может прекратить бесконечную демонстрацию силы? Почему Путин до сих пор не искал компромисса с мятежной республикой, предпочитая платить страшную для всей России цену?

Ответ сложен и касается не только фигуры нынешнего президента, хотя тот пришел к власти как раз на волне чеченского вопроса и принятого решения закрыть этот вопрос силой.

Свой вес имеет история. Примерно два века экспансия царского режима на Кавказ, начавшаяся при Петре Первом и Екатерине Второй, сталкивалась с несгибаемой волей чеченцев к независимости.

Даже Сталину не удалось подавить это антироссийское чувство, которое во время Второй мировой войны нашло выражение в сотрудничестве с нацистами. Месть диктатора была ужасной.

Когда в 1991 году распался СССР, чеченцы были готовы объявить о своей независимости, однако то, что Москва разрешила Грузии, Армении и Азербайджану, к Чечне не относилось.

Ельцинская война 1994 года - крах с военной точки зрения - не отвратила Путина от начала второй войны, которая фактически продолжается, несмотря на то что Грозным теперь управляют пророссийски настроенные чеченцы.

К этому следует добавить дурную славу, которую чеченцы (по крайней мере, некоторые из них) еще до всплеска терроризма приобрели своей мафиозной деятельностью. Эта деятельность сегодня, похоже, продолжается, но к ней добавился терроризм, который больше не ограничен идеей сепаратизма, а проникнут религиозным экстремизмом, в том числе привнесенным извне. Поэтому стратегия Путина, особенно после 11 сентября, заключалась в том, чтобы заявить Западу: смотрите, мы ведем одну и ту же войну.

Также нужно сказать о важности Кавказа как района транзита каспийской нефти, которая в совокупности с российской нефтью может составить альтернативу нефти из Персидского залива.

И наконец, главная причина неуступчивости Москвы - это страх, что если уступить в Чечне, то это вызовет к жизни другие сепаратистские тенденции. Такой поворот событий может даже привести к кризису в бескрайней, но достаточно нестабильной или, по крайней мере, уязвимой Российской Федерации как раз в тот момент, когда она стремится вернуть себе ключевую роль в мире.

После всего сказанного остаются вопросы: идет ли Путин по правильному пути и в самом ли деле невозможно найти решение, которое спасет реальную автономию Чечни и территориальную целостность России? Сможет ли он потушить или хотя бы притушить этот новый очаг глобального терроризма? Как будто нам мало Ирака.