В последние годы излюбленным оружием Кремля против внешней критики стало педалирование "объективности", а на самом деле контринтуитивность, пишет в блоге на сайте The New Yorker Юлия Иоффе. Новая тактика так распространилась в России, этой "волосистой стране ненадежных фактов, где у бритвы Оккама нет ни единого шанса", что затмила даже старый-добрый "какнасчетизм". Участие в дискуссии здесь всегда сопряжено с риском оказаться "в маленьком эпистемологическом аду. Но риторический театр и правда выходит славный".

"Когда случается международный кризис, Россия, налегая на "объективность", получает возможность выступить в роли родителя в комнате с орущими, сбитыми с толку детьми, - продолжает Иоффе. - Правда, объективности ради, мы не можем упустить из виду тот факт, что все это делается вовсе не ради объективности. Один из любимых рефренов Russia Today и прочих апологетов Кремля состоит в том, что журналисты, которым в силу их человеческой природы свойственно ошибаться, не могут быть по-настоящему объективны, и что сама объективность - это искусственный конструкт (как вам такая объективность?)".

С помощью такой "оборонительной тактики" Кремль "адаптируется к новой геополитической реальности, возникшей после окончания холодной войны". Как поясняет аналитик московского Центра Карнеги Маша Липман, особенность этой реальности в том, что исчезли "четкие идеологические маркеры", определявшие разницу между Россией и Западом, а международные отношения перестали описываться в терминах борьбы добра и зла. "И тут мы апеллируем к объективности, хотя ее и не существует, - резюмирует Иоффе. - Так что, когда заходит речь о Сирии, как это во многом было и в случае с Ливией, реакция такая: давайте все успокоимся и признаем, что святых среди нас нет, а значит, нет и злодеев".

Проблема в том, что такая политика приводит к проволочкам, "а проволочки в подобные моменты могут быть довольно опасны", указывает журналистка, цитируя неназванного западного дипломата: "Чем больше русские будут настаивать на том, чтобы подождать, тем выше вероятность, что сирийская оппозиция превратится в тех самых радикалов, которых русские призывают остерегаться".

С точки зрения Георгия Мирского, эксперта по Ближнему Востоку из Института мировой экономики и международных отношений РАН, Россию в Сирии интересует не столько база ВМФ в Тартусе, рынок сбыта для оборонной промышленности и даже не благополучие сирийских христиан, сколько собственный "образ сильной и независимой" державы. "Если Путин даст слабину в сирийском вопросе, это будет выглядеть как повторение того, что случилось с Ливией. А у внутренней аудитории сложилось впечатление, что [тогдашний президент Дмитрий] Медведев сдал Каддафи. Россияне не знали, кто и что такое Каддафи, но, как только начались американские бомбардировки, Каддафи из-за существующего в стране антиамериканского настроя стал "нашим человеком". А Медведев сдал его Западу". Для Путина "лучше всего, чтобы Асад держался до последнего, даже если он в итоге проиграет. Потому что в этом случае, по крайней мере, будет ясно, что наше правительство не пляшет под дудку Запада и мы суверенная сверхдержава, к мнению которой прислушиваются".

"Тем временем убийства продолжаются, если говорить объективно", - заключает Иоффе.