В первом печатном интервью после референдума глава Пакистана Мушарраф говорит об Афганистане, Кашмире и демократии

Около штаб-квартиры пакистанской армии в Равалпинди под Исламабадом приняты самые строгие меры безопасности. Стражи в красных беретах с плюмажами ходят с оружием наизготовку вдоль забора, которым обнесена казарма. Хорошо вооруженные солдаты придирчиво осматривают каждого посетителя. Собаки вынюхивают возможно подложенную взрывчатку. Но в роскошном зале приемов пакистанского президента Первеза Мушаррафа царит совсем иная атмосфера: толстые ковры, сверкающие хрустальные люстры и слуги в шароварах и тюрбанах, которые, беззвучно передвигаясь, подают сэндвичи и чай. Входит генерал. Улыбаясь, он падает на широкий диван, готовый к своему первому печатному интервью о внутриполитической ситуации в Пакистане и его роли в геополитической игре.

- Как вы сами себя воспринимаете? Больше как политика или больше как солдата?

- Я военный. Я не хочу быть политиком. Я рад быть солдатом. Я солдат уже 30 лет. Нельзя ожидать от меня, чтобы я изменился за один или два месяца.

- Уже через пять месяцев в Пакистане пройдут выборы, а ваши 30 месяцев во власти были весьма успешными. Почему вы так настаивали на референдуме? Многие ваши критики называют это нелегитимным захватом власти...

- Это народ говорит о нелегитимности? Я считаю, что если кто-то идет в народ и спрашивает людей об их мнении, то это высшая форма демократии. Но здесь речь вообще не идет о захвате власти. В течение последних месяцев я наблюдал определенную тенденцию: некоторые люди из-за границы пытаются отрицательно повлиять на здешние настроения. Они вкладывают много денег в целенаправленную клеветническую кампанию.

- О каких людях вы говорите?

- Я говорю о Навазе Шарифе и Беназир Бхутто, двух бывших премьер-министрах. Если бы мы все пустили на самотек, то к октябрьским выборам мы бы вернулись к той же модели демократии, которая существовала в Пакистане до 1999 года. К сожалению, слишком многие сидят и ждут, откуда подует ветер, прежде чем решиться встать на ту или иную сторону. Активность они начнут проявлять только тогда, когда поймут, у кого в руках власть. Поэтому мы должны были действовать. Люди всегда говорят, что я популярен. Я должен был убедиться в этом. И мир и эти "флюгеры" тоже должны были узнать, что народ Пакистана хочет видеть меня своим главой. Теперь мы можем продолжать нашу работу. А на выборах в октябре мы узнаем, что правильно, а где ? ошибки.

- Но история показывает, что такой референдум может сильно испортить репутацию Пакистана в глазах всего мира, как 17 лет назад в случае с Зия уль-Хаком. В чем, на ваш взгляд, разница?

- Эти ситуации невозможно сравнивать. Слишком много различий: во-первых, тогда не было никаких политических проблем, то есть никакой необходимости проведения референдума. Сегодня, однако, на подходе основополагающие реформы, которые имеют абсолютный приоритет и которые не должны прерываться. Второй пункт ? мой личный ? это моя популярность. Я ни в коем случае не хочу, чтобы меня сравнивали с президентом уль-Хаком.

- Как вы думаете, вам удастся переубедить мировое сообщество?

- Для меня гораздо важнее, чтобы в Пакистане возникла настоящая демократия. Мир должен мне поверить, потому что до сих пор я еще никогда не лгал. Я наметил путь, и я ему следую. Международное сообщество увидит: в октябре пройдут свободные выборы и установится настоящая демократия. Чтобы это стало возможным, и был необходим референдум.

- Оппозиция предостерегает от концентрации власти в руках одного человека. Вы сами всегда высказывались за то, чтобы власть была разделена. Как вы теперь собираетесь поддерживать этот баланс?

- Между главнокомандующим, премьер-министром и президентом должен существовать баланс, чтобы никто не переходил своих границ. В прошлом в Пакистане такое часто случалось. Так как не существовало никакого конституционного решения политического кризиса. Мы хотим узаконить способ разрешения таких проблем. Поэтому мы пришли к идее создания Национального совета безопасности. Но мы еще не определились с его окончательным составом.

- После референдума говорили о многочисленных манипуляциях. Представители пакистанской комиссии по правам человека даже утверждали, что подтвердились их наихудшие опасения. А одна немолодая дама гордо заявила, что она проголосовала за вас 60 раз, потому что она Вас сильно уважает...

- Если меня кто-то действительно так сильно любит, что голосовал 60 раз, он не должен был бы говорить об этом на каждом углу, не правда ли? Ведь эта дама тем самым вредит мне. Но я также слышал о случаях, когда людей, которые хотели голосовать за меня, насильно удерживали от этого. При 45 миллионах избирателей такие вещи случаются.

- Так вы утверждаете, что сообщения о фальсификации результатов выборов ? это только способ, чтобы навредить вам?

- Хочу быть искренним: я не говорю, что не было совсем никаких нарушений. Но почему говорят только о нарушениях с моей стороны?

- Что будет дальше? Беназир Бхутто уже заявила о своем возвращении, чтобы принять участие в предвыборной борьбе. Позволите ей вернуться?

- Она ушла не из-за меня. Она убежала, потому что ее должны были привлечь к суду по обвинению в коррупции. Если она вернется, она предстанет перед судом, и справедливость восторжествует. И вовсе не очевидно, что она вообще имеет право выставить свою кандидатуру.

- После 11 сентября вы выступили на мировой арене как "пакистанский Ататюрк". Что вы назвали бы самым большим своим успехом?

- Самый большой успех моего правительства ? это экономическое возрождение Пакистана. Еще не все самое трудное позади, но дело движется. И, кроме того, я горжусь развитием местных правительств, которые мы учредили. Данная реструктуризация ? это разновидность бархатной революции. Следующий успех ? это, конечно, достижения на международной дипломатической арене. Мы считались государством-изгоем. Теперь все изменилось.

- Встав на сторону Запада, вы нажили себе немало врагов.

- Да, есть люди, которые не согласны с тем, что я делаю. Я многим наступаю на горло, прежде всего, когда я борюсь с экстремизмом. Это ответственная работа для нашей службы безопасности. Но я никогда не прятался, я веду совершенно нормальную жизнь, занимаюсь спортом. Я верю в судьбу. Я уже неоднократно смотрел смерти в глаза и остался в живых.

- Вы выступаете за современное исламское государство. Однако, с другой стороны, в Пакистане существует религиозный фундаментализм. Где между ними граница?

- У нас есть религиозные экстремисты, но их ? меньшинство. Никакая из религиозных партий не набирает более пяти процентов. Пакистан ? это исламское государство, большинство его граждан ? верующие, но не фанатики. Большинство по горло сыто действиями экстремистов.

- Но, несмотря на ваш запрет пяти основных религиозных групп, большинство их предводителей находятся на свободе.

- На свободе лишь те, в отношении которых у нас нет доказательств. Что же касается убийства Даниэля Перла, то все виновные - за решеткой. Если на Западе есть иная информация, то она ошибочна. Я хочу любой ценой и железной рукой искоренить этот экстремизм.

- Критике также часто подвергаются пакистанские спецслужбы. О них говорят, как о "государстве в государстве". Контролируете ли вы их?

- Наши спецслужбы занимаются тем же самым, что и любые другие спецслужбы. Они делает только то, что говорит правительство. Поэтому я в данный момент полностью отвечаю за то, что делают или не делают наши спецслужбы.

- Раньше, прежде всего, под влиянием спецслужб, Пакистан был хорошим другом "Талибану".

- "Талибан" возник, когда в Пакистане на своем посту была Беназир Бхутто. Она называла их "мои дети". Тогда поддержка "Талибана" входила в национальные интересы. После окончания "холодной войны" и русского вторжения в Афганистан Запад оставил нас в одиночестве. В Пакистане находилось три миллиона афганских беженцев. Затем талибы заняли 90 процентов Афганистана. Чего вы ждали от нас? Среди нашего населения много пуштунов, которые доставляют нам массу хлопот. На востоке ? конфликты с Индией, на западе ? нестабильная ситуация на границе. Теперь, когда изменилась ситуация, изменились и мы.

- Чего вы ожидаете от временного правительства Афганистана?

- Оно хорошо справляется со своим делом ? с учетом обстановки. Премьер Хамид Карзай очень популярен. Дела идут в правильном направлении, но афганцы нуждаются в помощи мирового сообщества.

- Соответствуют ли истине сообщения о проникновении бойцов "Аль-Каиды" и "Талибана" через пакистанскую границу?

- Граница проходит через горы, так что такая возможность существует. Мы заблокировали все пути, но все же нельзя быть уверенным, что не просачиваются маленькие группы по 5 - 10 человек. Однако полностью исключено, что они перегруппировываются в приграничном регионе и действуют оттуда против вооруженных сил США в Афганистане.

- Есть ли американские солдаты в пограничных зонах Пакистана?

- Да, есть. Но они отвечают только за связь между нашими подразделениями, объединенными войсками на афганской территории и военно-воздушными силами. В целом их меньше десяти человек.

- Что вы знаете о самом разыскиваемом террористе мира? Вы часто говорили, что Усама бен Ладен мертв.

- Я не знаю этого. Я почти уверен, что он еще в Афганистане ? а мертв ли он или жив, я утверждать не могу.

- Запад очень заинтересован в стабильном положении в Пакистане, прежде всего из-за наличия в стране атомного оружия. Насколько надежно оно охраняется?

- Надежнее, чем во многих других странах, и совершенно определенно - более надежно, чем в Индии.

- Отсюда вытекает вопрос о Кашмире. Как положить конец напряженности в регионе?

- К сожалению, мы постоянно говорим о том, как можно разрядить напряженность. Но мы никогда не говорим, что Индия должна сесть за стол переговоров, чтобы завершить конфликт в Кашмире. Кашмир ? это очень серьезная проблема. Индия называет терроризмом освободительную борьбу, которая там ведется. Это ошибка. Борьбу ведут сами кашмирцы.

- Существует ли опасность войны с Индией?

- На данный момент я не вижу никаких признаков серьезной угрозы. Но мы не должны терять бдительность.

- Вы - один из основных союзников США. А вас не волнует, что вы можете остаться один на один с национальными проблемами, как только завершится антитеррористическая война?

- Я только могу надеяться, что дело до этого не дойдет. Многие предостерегают, что все будет так же, так в 1989 году. Но повторюсь: нельзя сравнивать эти ситуации. В 1989 году закончилась "холодная война", и все взгляды устремились на Европу. Теперь ? другое дело. Сегодня преобладает всеобщий страх перед экстремизмом и терроризмом.

Референдум выигран, уважение утрачено

После терактов 11 сентября в США пакистанский военный лидер Первез Мушарраф снискал на международной арене симпатии и уважение, так как он ? несмотря на сильное сопротивление в собственной стране ? встал на сторону Запада. С тех пор он провел страну через многочисленные кризисы: война в соседнем Афганистане, новый виток напряженности вокруг Кашмира, религиозный экстремизм. В новом направлении своей политики он видит, прежде всего, шанс привести страну в лучшее будущее, чтобы укрепить и, в конечном счете, узаконить собственную власть. Потому что Пакистан до сего дня - военная диктатура. Мушарраф пришел к власти, свергнув в октябре 1999 года избранного премьера Наваза Шарифа. С тех пор он душил любую оппозицию, притом что пресса пользовалась относительной свободой. Он обещал реформы и проведение свободных выборов. Первого мая, получив поддержку 98 процентов избирателей на референдуме, правомерность которого подвергается сомнению, он продлил свои полномочия на пять лет независимо от результатов октябрьских выборов. За это в стране и за рубежом он подвергся суровой критике.