Тоска по советскому времени не поможет объединить разрозненное государство

Вчера Беслан начал хоронить своих мертвых. Сегодня - еще десятки похорон. От Смоленска до Владивостока государственные флаги будут приспущены в знак траура, объявленного Путиным в Российской Федерации, которую он обещал защищать. Россия будет молиться за тех, кто погиб в кровавой бойне в пятницу, и за то, чтобы можно было сделать передышку до следующего кошмара.

Возможно, такая передышка будет, но Путину нельзя на это рассчитывать. Кошмар с захватом школы и его последствия не только являются глубочайшим кризисом за весь период его президентства, но еще и характеризуют момент величайшей нестабильности на Северном Кавказе с тех пор, как десять лет назад президент Ельцин впервые отправил в Чечню русские танки.

Какой бы военный ответ ни планировал Путин в отношении чеченских сепаратистов, он стоит перед угрозой новой и неконтролируемой гражданской войны. Дело в том, что современный кошмар терроризма смертников пробудил, возможно, древнюю, но не менее жестокую традицию кровной мести в катастрофическом масштабе. Всякому, кто сомневался в готовности жителей Беслана взять правосудие в собственные руки, достаточно было лишь увидеть, как они бок о бок с российскими спецназовцами стреляли из автоматов в направлении горящей школы в хаосе происходившего в пятницу днем.

Вооруженные вылазки из Северной Осетии в соседние Ингушетию и Чечню - теперь наименьшая из проблем Путина, он должен разработать план на случай, если на южных рубежах разгорится масштабный пожар.

Таким образом, ни сюрпризом, ни преувеличением не было, когда он в выступлении по общенациональному телевидению сказал, что целью террористов было развязывание "братоубийственной войны". Более показательной была явная интонация искреннего раскаяния, что для Путина редкость.

"Нужно признать то, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире". Из уст человека, чье восхождение к власти и легкая победа в выборах в этом году базировались на имидже твердой власти, это нужно воспринимать как признание, что Беслан представляет собой переломный момент.

Однако, возможно, он не станет тем переломом, на который надеются российские либералы и большинство западных комментаторов. Путин не говорил ничего о каких-либо переменах в политическом курсе, несмотря на столь очевидный провал его теперешней стратегии. Путин только намекнул на усиление мер против подозреваемых в терроризме, на реформу системы управления кризисными ситуациями и на реорганизацию региональных служб безопасности. За последние десять лет таких реорганизаций было несколько. А результатов они принесли немного.

Еще более поразительным, чем раскаяние Путина, было его обращение к истории. Гордо продекларировав, что Российской Федерации, "несмотря на все трудности, удалось сохранить ядро этого гиганта - Советского Союза", он тем самым обнаружил ностальгию по прошлому, которая руководит им в большей мере, чем он готов признать.

Его тоска по некоторым аспектам советской эпохи хорошо известна и политически объяснима - ее разделяют миллионы его пожилых избирателей. Но такая риторика льет воду на мельницу тех, кто обвиняет Путина в коренном непонимании природы современного мироустройства, в соответствие с которым он, если ему верить, хочет привести свою страну. А в этом мире демократия, при всем ее несовершенстве, с общего согласия является основной формой государственного управления.

Десять лет назад еще можно было верить, что постсоветская Россия прибегнет-таки к компромиссу, неотъемлемой составляющей демократии, чтобы установить контроль в Чечне на основе согласия. Две войны спустя подобные избитые фразы звучат наивно, а Путин изо всех сил старается, чтобы в его высказываниях звучала сила. "Мы проявили слабость. А слабых - бьют", - сказал он.

Никто не ожидал немедленной капитуляции, но Путин точно так же не может надеяться повернуть время назад, к эпохе "гиганта". Самоцензура российских телевизионных репортажей о кризисе в Беслане, из-за которой трансляция пятничных событий задержалась почти на час, свидетельствует о том, что часы и так переведены назад довольно далеко.