В последние месяцы стало общим местом рассуждать о том, что потребуется для "победы" или что будет означать "поражение" в войне в Ираке. Недавно подобные разговоры возобновились с новой силой. На прошлой неделе президент Буш опубликовал "Национальную стратегию по достижению победы в Ираке", которая, по всей видимости, стала продолжением его речи, где он говорил о "разгроме врага". Министр обороны США Дональд Рамсфельд также заверил конгресс, что "мы не проигрываем эту войну". Тем самым оба они дали ответ политикам, таким как сенатор-республиканец Чаг Хейгель, которые недавно высказывались о том, что "в Ираке мы проигрываем", а также экспертам, вроде написавшего в журнале Foreign Affairs, что "продолжающаяся война в Ираке - эта не та война, которую могут выиграть Соединенные Штаты".

Но что если весь этот лексикон - победа, поражение, выиграть, проиграть - просто неправильно применяется? Есть такие войны, в которых речь идет не о победе и поражении. Есть войны, которые достигают своих целей, другие выполняют только часть своих целей, а некоторые не выполняют большинство намеченных целей. Есть войны, которые не заканчиваются эвакуацией американцев с крыши здания посольства (речь идет о вьетнамской войне. - Прим. ред.), но в то же время и не приводят к победоносному маршу на Берлин. Итоги некоторых войн могут трактоваться двояко - как, например, той войны, которую мы вели в Корее.

Поясняю - сравнение между Ираком и Кореей взято не с потолка - его использовала сама администрация Буша. В своей речи, произнесенной в прошлом году, вице-президент Чейни говорил о Гарри Трумэне, президенте, который привел нас в Корею, как об образце "лидера, который необходим для защиты свободы в наше время". Рамсфельд также указал, что Трумэн, как и Буш, столкнулся с тем, что война, которую он вел, не пользовалась высокой поддержкой населения. "В то время многие известные люди задавали вопрос, должны ли молодые американцы идти на смерть в Корее, за тысячи миль от дома, причем в лучшем случае результаты всего этого оставались неопределенными. Сегодня получен ответ на этот вопрос - Корейский полуостров".

Да, на самом деле неясно, представляет ли Корейский полуостров пример "победы одним заброшенным мячом" (slam-dunk victory, термин из баскетбола, означающий точный бросок мяча сверху обеими руками прямо в корзину. Это выражение в 2002 году использовал бывший глава ЦРУ Джордж Тенет в отчете об иракском ОМУ. - Прим. ред.), если использовать терминологию администрации Буша. В 1953 году, когда было подписано соглашение о прекращении огня в Корее, никто об этом не думал. Тогда погибло 33 тысячи американцев - в 15 раз больше, чем на сегодняшний день погибло в Ираке, и более 103 тысяч были ранены. Генерал Дуглас Макартур считал "победой" "воссоединение Корейского полуострова", но фактически война просто сохранила статус-кво. Правительство Южной Кореи было независимым, но слишком слабым, чтобы выжить без американского военного присутствия. Красный Китай, как мы тогда его называли, скорее всего, усилился в результате войны, как и северокорейский диктатор-тиран Ким Ир Сен.

50 лет спустя картина действительно стала другой. Южная Корея - это демократическая страна, с успешной экономикой, и это доказывает, что было правильным бороться с коммунизмом и не дать ему распространиться. И в то же время Северная Корея, которую мы не смогли победить, не только остается одной из самых репрессивных диктаторских стран, но также стала ядерной державой, которая представляет собой постоянную угрозу для соседей. Та война привела и к хорошим, и к плохим результатам.

Конечно, Ирак - это не Корея, и Ближний Восток - не Азия. Но эти два конфликта могут напоминать друг друга двойственностью своих результатов. Хотя и администрация США, и ее антивоенные оппоненты считают, что должно быть найдено решение для Ирака - либо демократия, либо исламский фашизм - вполне возможно, что в итоге мы получим и то, и другое. Мы действительно можем создать первый по-настоящему демократический арабский режим, с независимыми средствами массовой информации, настоящими выборами и относительно либеральной политической культурой. Но мы также можем одновременно усилить "Аль-Каиду" и ее радикальных исламских союзников и в Ираке, и во всем регионе. Мы можем создать новый Ирак, интегрированный в мировое сообщество, и инициировать экономические реформы на всем Ближнем Востоке. Мы также можем создать международное антиамериканское сопротивление, которое будет мешать нам во многом - от торговых переговоров до контрразведывательной деятельности - в предстоящие десятилетия.

Возможно даже, что в итоге это приведет к появлению на Ближнем Востоке нового поколения демократических арабских реформаторов - и что при этом нам понадобится пять десятилетий держать в регионе свои войска для защиты этих реформаторов. Будет ли такой результат означать, что война окончилась "поражением"? Необязательно. Будет ли это означать "победу"? Не совсем. Можем ли мы, нация, которая привыкла к хеппи-энду голливудских фильмов, жить с такими итогами? Это трудно представить, но у нас может и не оказаться выбора.