Язвительная американская пресса со страхом и наслаждением писала об "ужасном годе" Франции, и ее реакция на прискорбный эпизод с первым трудовым контрактом была, мягко говоря, не самой доброй. Но в стройном хоре насмешек, едкой критики и яростных нападок (иногда необоснованных) одна нота прозвучала диссонансом. Через несколько дней после появления в The New York Times исключительно желчной статьи о французской "модели", некоторые читатели газеты, чьи отклики были ею позже опубликованы, отреагировали на нее прямо противоположным образом. Одного из читателей, удивленного тем, почему американцы сами не выходят на улицы, возмущает то, что его сограждане за последние годы "без ропота" согласились с "исчезновением защиты занятости, разрушением пенсионной системы и эрозией доходов в пользу 1% самых богатых американцев". Последних он обвиняет в присвоении плодов экономического роста.

Хотя эта констатация может показаться огульной, она не так уж далека от реальности, которую экономисты и социологи отслеживают уже десять лет. В своей книге, выпущенной в 1995 году, экономист Эдвард Вулфф одним из первых привлек внимание американской общественности к начавшемуся в середине 80-х годов стремительному увеличению разрыва в доходах и богатстве. В статье за октябрь 2002 года Пол Кругман, частично опиравшийся на работы Томаса Пикетти и Эммануэла Саэза, выразил даже опасение, что общество скатится до уровня викторианских неравенств Gilded Age ("позолоченный век" начала ХХ века) (по названию романа 1873 года Марка Твена. - Прим. ред.). Несколько месяцев назад Роберт Гордон в своих исследованиях подтвердил, что в последние годы эта тенденция только усилилась, хотя производительность американской экономики в это время достигла небывалых высот. В общей сложности, отмечает этот экономист, годовой рост доходов 90% американцев с 1973 года составлял лишь 0,3%, в то время как у 1% богатых жителей страны он составлял 3,4%, а у 0,1% самых богатых - 5,6%. Одним из следствий этого социального регресса является то, что за период с 1973 по 2000 год коэффициент разрыва в доходах между директором фирмы и среднестатистическим американским трудящимся увеличился с 27 до 300.

Ключевая проблема состоит не только в том, что неравенство в доходах увеличивается, а в том, что социальная мобильность, делающая его терпимым, с некоторых пор уменьшается, о чем свидетельствуют многочисленные научные исследования. Все меньшая доступность высшего образования, которое приватизируется на всех уровнях отбора (вступительные взносы повышаются, государственное финансирование сокращается), является главной причиной блокирования социального роста и "взрывной" динамики неравенства. Поскольку университет функционирует более или менее успешно в качестве машины по перераспределению социальных карт, классы консервируются, а страх "выпасть" из своего класса (эту проблему глубоко проанализировала Барбара Эренрейх) нарастает.

При всей своей очевидности, разрыв в доходах и уровне образования являются лишь видимой частью айсберга неравенств, который американцы начинают открывать для себя. В прошлом году два журналиста из The New York Times в серии статей показали, что социальное неравенство сказывается на здоровье и, в конечном счете, на качестве жизни людей. Ведь невозможность вовремя и правильно лечиться нередко приводит к непоправимым последствиям в стране, где средняя продолжительность жизни ужасающе низка на фоне значительных расходов на здравоохранение (в США они являются одними из самых высоких в мире). Однако не только неэффективность системы является причиной социальной эксклюзии (положению, при котором социальные обстоятельства не позволяют человеку пользоваться своими законными правами. - Прим. ред.). Неравенство доступа к медицинским услугам усугубляется культурными кодами и структурами, которые мало внимания уделяют тем, кто не преуспел в обществе. Тем не менее, социолог Лесли Макколл показала, что в массе своей американцы не только отрицательно относятся к социальному неравенству, но и проявляют к нему все большую чувствительность.

Не стоит делать поспешных выводов в области коллективной психологии. Но вполне возможно, что упрек в адрес "больной", "архаичной" и "отсталой" Франции является - по крайней мере, отчасти - симптомом сомнений американцев в их собственной способности адаптироваться к новому экономическому порядку, при котором незащищенность индивида возрастает, а механизмы коллективной защиты ослабевают. Это обвинение выглядит как реванш Америки над культурной системой, ищущей новых опор. Но это все риторика: будущим президентам и на том, и на этом берегу Атлантики в любом случае придется найти ответ на проблемы, порождаемые ростом социального неблагополучия и распадом гражданских связей.