В пригороде Милана выходцы из стран, не входящих в ЕС, угрожают восстанием

Париж горит. Милан еще будет гореть. Остается лишь понять, кто первым зажжет спичку. Может быть, Шараф - он только что вышел из Сан-Витторе (миланская тюрьма. - Прим. ред.), где он провел 43 дня по обвинению в покушении на убийство: "Как только они надели на меня наручники, они сразу же повели себя по-другому. Улыбались и делали фото с мобильника. Если бы меня звали Клаудио, разве они вели бы себя так же?"

А может быть, это будут друзья Хосейна, которого лишили вида на жительство после того, как у него обнаружили целый вагон контрабандного товара. "Я обзавелся фургоном, я занимался поставками: Ты, журналист, скажи мне, лучше сбывать контрабанду или ходить по виллам, как албанцы, и резать глотки за 100 евро?"

Или это будут друзья Мустафы, марокканцы, такие же, как и он, которые вызывают страх лишь потому, что у них темная кожа. У них даже есть особое развлечение. "Эта игра называется "угол". Ты залезаешь в битком набитый автобус, встаешь в угол и начинаешь считать, сколько времени потребуется, чтобы вокруг тебя образовалось свободное пространство:"

Отсюда до Парижа тысячи километров и два поколения, которые отличаются друг от друга. Но это лишь вопрос времени - когда проснутся обитатели домов на площади Габрио Роза, площади Феррара, улице Панигарола, переулка Омеро. Милан здесь больше уже не Милан, луга и объездные дороги, но достаточно посмотреть вокруг, чтобы понять, что здесь может произойти то же, что происходит в пригороде Парижа. Это почти Рабат или Марракеш, если посмотреть на вывески магазинов: арабские мясные лавки, египетские пиццерии, колл-центр - и все называются "Медина". Или если прислушаться к голосам тех, кто проходит вдоль обшарпанных стен народных домов, построенных в 1950-е годы, чтобы разместить там "южан". Эти дома и сегодня заселены выходцами из неевропейских стран, прежде всего из стран Магриба, первого и второго поколения, бежавшими от неизвестного будущего, чтобы осесть здесь, на этой окраине, в тупике, без возможности вернуться назад, но и без возможности идти вперед.

Балконы с обваливающейся штукатуркой, во дворах с высокой травой стоят разбитые скутеры. Милан далеко, в ста метрах отсюда уже начинаются огороды, где пенсионеры пытаются вырастить помидоры. Но Париж близок, очень близок. "Когда я там бываю, я чувствую себя дома. Наших во Франции много, очень много", - говорит молодой человек в майке с надписью "Бразилия" под черным пиджаком, кудри выбиваются из-под бейсболки Nike, а ботинки на пластиковой подметке надеты без носков, хотя идет дождь и на улицах грязные лужи. "Вы ошибаетесь, если думаете, что в Париже бардак устроили иммигранты. Это французы - сыновья марокканцев, египтян, алжирцев. Они требуют права, права на жизнь и работу. Они не хотят быть хуже своих сверстников. Им недостаточно 300 евро субсидий: не ломайся, будь хорошим, соблюдай законы: Они не такие, как мы, которые воображают, что приехали в Европу, сидя в этом дерьме. Они родились в Европе, они французы внутри и снаружи, даже по документам".

В Милане, вероятно, еще возможно избежать пожара: иммигранты первого поколения почти все имеют работу и документы. "Итальянцы не расисты, они скорее несведущие люди", - считает Мустафа, который говорит, что у него нет проблем, притом что иногда он садится в автобус, а вокруг него образуется пустота и некоторые произносят слово "негр". "Мы находим общий язык с пожилыми людьми, которые познали те же трудности, или с молодыми образованными людьми, у которых есть дипломы и широкий кругозор. Но есть сумасшедшие, которые смотрят телевизор и рисуют свастики на стенах". Проблему представляют иммигранты последних двух-трех лет, те, кто приехал в Италию сделать бизнес и вернуться в Марокко с 20-30 тысячами быстрых денег. "Им больше не надо. Они знают, что можно и обжечься, но один-два года в тюрьме - обычное дело. Но они не контрабандисты. Они покупают у итальянцев и потом продают. И все. Никаких боссов. Никаких боевиков".

Получается, что "неблагонадежных" меньше 10% из этой общины. Юноша из Марокко рассказывает: "Полиция обращается с нами так: пропадают деньги и вещи, а если мы начинаем возмущаться, то нам подбрасывают 2 грамма - и попробуй потом защититься в суде. Адвокат, лишь потому, что приезжает из Марокко, хочет 1000 евро, и это только за обсуждение условий". Иммигрантам живется все хуже и хуже. Таких, как Шараф, кто платит 180 евро в месяц за две комнаты в народном доме, можно пересчитать по пальцам. С Хосейна, у которого нет документов, итальянец запросил 1300 евро в месяц за такую же квартиру. "Потом ее дали румыну. Понятное дело: европеец, белый, христианин".

Хосейн устроился в комнатушке на улице Панигарола. В этой дыре нет даже душа. "Мы как глухонемые. А в Париже уже кричат в полный голос. Когда я смотрю телевизор, мне становится так же плохо, как и им".

На площади Габрио Роза группа подростков разожгла костер. Взрослые заставили его потушить, испугавшись, что приедет полиция. Их старшие братья говорят, что, когда они будут постарше, лет через пять, они узнают, что значит быть итальянцем по паспорту, но с темной кожей и будущим такого же цвета.

"Если они будут посещать мечеть, то станут легкой добычей для интегралистов", - говорит Мустафа, единственный, кто молится каждый день, среди всех этих людей, вместе с корнями потерявшими и веру. Мечети посещают меньше 5% всех членов общины. В Марокко возвращаются лишь те, у кого документы в порядке, когда все хорошо, они бывают на родине каждые два-три года. Для других горизонт ограничен площадью Корветто, где начинаются автострады, и площадью Лоди, где заканчивается Милан.

"Здесь мы коротаем время. Ну, покуриваем, это нам помогает. Здесь может произойти то же, что в Париже, если мы все обкуримся. Можно подумать, что все мы как французы, с теми же законами, с теми же правами", - говорит другой парень.

Париж горит уже 10 дней, и все спрашиваются себя почему: политики, социологи, бывшие революционеры, журналисты, образованные мусульмане. Что касается ответа, то он есть у Мустафы с площади Габрио Роза, что за много километров от парижских пожаров: "Всякий раз, когда речь заходит о нас, все заканчивается бен Ладеном. Как будто он нас волнует. Вместо того чтобы говорить об "Аль-Каиде", посмотрите, что происходит здесь, в Корветто. Пока не стало слишком поздно".