Кастро и его взрывающаяся сигара, страх Горбачева перед Звездными войнами, откровенный разговор с Моникой Левински. "Стрельба по истории" Йона Сноу вышла в издательстве Harper Collins.

О Кинноке и Кастро

В ноябре 1984 года мы находились в столице Никарагуа Манагуа, наблюдая за самыми радикальными мировыми лидерами таких дальних стран, как Мозамбик и Ангола, собравшимися на инаугурацию Даниэля Ортеги, первого избранного президента страны. Нейл Киннок, новый лидер британской партии лейбористов, был там с Джоном Рейдом, носившим за ним портфель, - тому суждено было стать задиристым министром. Меня отправили в Никарагуа для связи с Кинноком и для того, чтобы побольше узнать о нем, но главной достопримечательностью оказался президент Кубы Фидель Кастро.

Однажды вечером Киннок упомянул, что Кастро согласился встретиться с ним, и спросил, хочет ли моя съемочная группа его сопровождать. Встреча была назначена на 10 часов вечера. Почти через пять часов после назначенного времени мы все еще ждали великого человека. Киннока предстоящая встреча волновала ничуть не меньше, чем нас.

"Как вы думаете, сколько времени лидеру оппозиции ее величества прилично ждать президента Кубы?" - полушутя спросил он меня.

"Много часов", - ответил я с энтузиазмом.

Кастро появился около трех часов ночи. Борода у него была более жидкой, чем на фотографиях, но его огромная харизма тем не менее ощущалась. Примерно в 3:30 стало заметно, что кубинский лидер устал. Но он был в боевом настроении.

"Мне сказали, что вы можете стать следующим премьер-министром Англии, - заявил он Кинноку. - Обычно у меня хорошие отношения с вами, политиками, когда вы не у власти, но, как только вы попадаете в правительство, я вас больше не вижу".

Последовали шутки по поводу бород и лысин, и Кастро заявил, что, не бреясь, он экономит 80 часов в год. Я спросил Кастро о сигарах.

"Мне пришло с ними расстаться, приказ врача", - печально произнес он.

"А американцы не пытались убить вас сигарой?" - спросил я.

"О, они все пробовали. Они пытались подсунуть взрывающуюся сигару - думали, что у меня борода загорится".

О Тэтчер

Интервью с Тэтчер иногда было похоже на казнь. Чаще всего я встречался с ней в ходе многочисленных европейских саммитов. Ее имидж железной леди проявлялся, когда речь шла о европейских проблемах. Президент Франции Франсуа Миттеран и канцлер Германии Гельмут Коль пытались ублажить ее, успокоить и даже запугать. Но запугать Маргарет Тэтчер было нелегко.

Встречи, на которые невозможно было проникнуть, затягивались заполночь, но редко приводили к чему-то определенному. Наконец она появлялась, и нас, прессу, вели вместе с ней в британские комнаты. Кто-нибудь наливал ей виски, и она опускалась в кресло. В таких случаях она выглядела почти соблазнительно, время от времени клала ногу на ногу, и тихий скрип ее колготок с лайкрой прорезал ночную тишь.

"Ну, Йон, как жизнь?" - спрашивала она, явно не ожидая ответа, но льстя тебе тем, что помнит твое имя. "Эти европейские совещания меня и вправду пугают", - продолжала она, затем следовал малозначащий разговор, а потом мы приступали к делу. В момент, когда начинала стрекотать камера, она вновь становилась железной леди. С моих губ слетал невинный вопрос, и она немедленно выпрямлялась.

"Как можно задавать такие глупые вопросы?" - огрызалась она.

"Черт, - думал я, - неужели я сморозил глупость? Какой же я дурак". Потом я приходил в себя и вспоминал, что я и должен ставить острые вопросы, а ее дело отвечать на них. Интервью всегда заканчивались стычками - и прекрасными телесюжетами, в которых она неизменно оказывалась победительницей.

О Горбачеве

В 1987 году на заснеженной Красной площади я готовился к первому визиту железной леди за железный занавес. Раньше журналистам было почти невозможно проникнуть в Кремль, но за два дня до прибытия Тэтчер толпу британских писак пустили в роскошные сады под сенью луковиц соборов, обнесенные кремлевской стеной.

После того как мы прошли по паркетным полам огромного Георгиевского зала, нас ввели в кабинет Генерального секретаря. Мне должны были дать несколько минут на интервью с Горбачевым. До сих пор мне удавалось только выкрикивать вопросы из толпы журналистов, а теперь предстояло, хоть и ненадолго, встретиться с ним с глазу на глаз. Я волновался и радовался. Его стол был уставлен разными телефонами, один из которых был красным - горячая линия с Рейганом? Или ядерная кнопка, думал я.

Вдруг вошел Горбачев. Пятно на лбу, ретушированное на советских фотографиях президента и столь заметное на западных снимках, в жизни добавляло нечто к его ауре. Как будто непривычный к интервью, он посмотрел мне прямо в глаза, и у меня возникло ощущение, что он понимает все, что я говорю, хотя переводчик утверждал, что он не знает ни слова по-английски.

Сначала мы говорили о Рейгане. "Он стойкий консерватор, - сказал Горбачев, - но из-за этого ему легче двигаться навстречу нам и встречаться на полпути. Я настолько же левый, насколько он правый, и ни один из нас не такой крайне левый или крайне правый, как вы думаете". И о Тэтчер: "Очень сильная личность, очень сильный политик. И хотя мы спорим при каждой встрече, мы уважаем мнение друг друга".

Когда я собрался уходить, он усадил меня и положил мне руку на плечо. "Господин Сноу, - сказал он, - ядерная гонка не должна выйти в космос. Достаточно трудно сдерживать ядерную гонку на Земле".

Так вот оно что, подумал я. Рейган достал его ядерным зонтиком, и Горбачев смотрит через пропасть и боится того, что он видит.

О Левински

В 1998 году Четвертый канал договорился о первом интервью Моники Левински для зарубежной прессы. Дверь квартиры на 34-м этаже Западной 57-й улицы открыла не Моника, а ее мать Марсия. Марсия была разгневана; разгневана тем, что "они" сделали с ее дочерью, разгневана тем, что с ней сделала пресса. Она рвалась высказать все, но понимала, что пришла не ее минута, и минута Моники.

Наконец Моника вошла в комнату, как дервиш, молодая женщина, чья фотография в берете с рукой, лежащей на плече президента, обошла все газеты мира. Сначала я заметил только лицо в стиле прерафаэлитов, ясные глаза, розовые губы. Не обратить на Монику внимание в толпе было невозможно, даже если ты президент. Она была в джинсах большого размера и мешковатом свитере. Внезапно я осознал, что мы с президентом одного возраста.

Когда застрекотала камера, Моника откровенно рассказала, что она думала о Билле Клинтоне перед тем, как познакомилась с ним. "Немолодой человек с седыми волосами, похожими на проволоку, и большим красным носом. Он совсем не казался мне привлекательным, пока я не приехала в Вашингтон. Но когда я попала в Белый дом, вокруг было много разговоров о нем. Стажерки сплетничали о нем, как будто он звезда футбола".

"Так каким же он оказался в жизни?" - спросил я.

"О, это был огромный контраст; когда я впервые его увидела, у меня дыхание перехватило. Он обладает каким-то магнетизмом, он очень чувственный, привлекательный и притягивает тебя своей энергией".

Во время разговора она казалась гораздо моложе своих 25-ти.

"Он просто смотрит на тебя, - продолжала она, - его глаза встречаются с твоими, и с тебя слетает шелуха, слой за слоем, это очень сильное переживание".

Но хотела ли она на этом этапе чего-то большего? Может быть, она уже "преследовала" его? Нет, она это отрицала, предпочитая мысль, что она была открыта для возможности того, что "что-то произойдет".

Но ее подхлестывала любовь или страсть? "Страсть", - признала она.

О Манделе

В полчетвертого утра перед выборами 27 апреля 1994 года я пил виски с Табо Мбеки в номере отеля "Карлтон" в центре Иоганнесбурга. Мы проговорили всю ночь. Странно было видеть Мбеки, с которым я недавно ел спагетти в ресторане Берторелли в Сохо, в роли главного помощника Манделы. Благодаря ему на следующий день я взял эксклюзивное интервью у Манделы, первое на посту президента Южной Африки.

Чудесный момент был слегка омрачен моими ночными возлияниями. Недавно я просмотрел интервью и заметил, что глаза у журналиста заплывшие.

Будущий президент появился в 8 утра, с улыбкой до ушей. Руки у него оказались неожиданно мускулистыми. Уолтер Сисулу рассказал мне, что это результат первых лет пребывания в тюрьме: ему приходилось дробить камни тяжелым молотом.

Как и Горбачев, Мандела установил контакт глазами, и, может быть, потому, что он, как и русский, до зрелых лет не попадал в поле зрения прессы, он отвечал на вопросы искренне и открыто, что редко встречается среди западных политиков.

Мы начали, и Мандела излил на нас все свое возмущение. Имели место "чудовищные выборные махинации", заявил он. Потом он вернулся к теме, которую развивал всю неделю. "Пусть прошлое останется в прошлом, мы должны простить, но не можем забыть".

Через полчаса последовал обмен рукопожатиями, и моя встреча с одним из великих людей XX века закончилась. Какой там бесстрастный журналист - узник стал президентом, и мне довелось говорить с ним. Даже самые циничные из нас не могли поверить в то, что это произошло: Южная Африка стала свободной!